Совершенно незамеченным
прошел Новый 2000-й Год. Для монастыря это – всего лишь пятница – постный день
во время Рождественского Поста. Особого повода для гулянки не было и у
молодежи, обитавшей в гетто. Сербы не празднуют Новый Год по григорианскому
календарю. Зато Српска Нова Година – или, по-нашему Старый Новый Год,
отмечается широко.
Кстати, к календарю тут
относятся очень серьезно. С этим я столкнулся еще в Цетинье. Прежде, чем
приступить к Таинству исповеди, духовник монастыря о.Иоаким, строго выспрашивал
у меня: «Не униат ли я?» и «Какого календаря та юрисдикция, к которой я
принадлежу?»
Но 31 декабря случилось
все-таки нечто, что дало повод для вечерней встряски. Диктор итальянского радио
сообщил о произошедшей в Москве смене президента.
Я понимал, что для моей
Родины, которую отставной вождь
позволил растерзать, хуже уже некуда, поэтому с чистой душою решил устроить жителям
резервации небольшой праздник. В честь празднования «милениума[1]»
электричества не отключали – поэтому практически все «цивилы» собрались в
монастырской гостиной у электрокамина.
Тут же работала радиостанция
и можно было связаться с Белградом, где легендарный Миленко каждый вечер
выходил на связь с теми сербскими резервациями Косова и Метохии, которые имели
радиопередатчики. Изо дня в день, проводив глазами полупустой поезд
Белград-Бухарест, проносящийся где-то внизу, Миленко нырял на чердак – в свою радиодиспетчерскую. Тут, в холодной каморке,
он выходил на связь с теми, кто остался ДОЛЕ,
и принимал заказы на связь. Потом он созванивался по телефону с теми, кого
желали слышать, и затем соединял телефон с радиоэфиром. Каморка Миленко была
завалена русскими и немецкими радиолюбительскими журналами.
|
Перед отъездом я зашел в эту
диспетчерскую нашего доброго ангела Миленко. Он попросил меня привезти из
России радиосхему Веги-112-С, приспособление для наматывания обмотки
трансформатора и три штуки микросхемы, чей код записан в моем блокноте. Вот, о
чем просил меня человек, который той страшной осенью ежевечерне для ВСЕХ
обитателей сербских гетто Космета становился реальным олицетворением
Континента. Континента, который был где-то страшно далеко от нашего острова по
названию Печь Патриаршия. Но о Путине мы узнали
все-таки не от Миленко, а от итальянцев. Что ж, попытаюсь превратить это
сообщение в «последний шанс». Мы устраиваем импровизированную вечеринку.
Игуменья монастыря м.Феврония интересуется: - Почему не идете спать? - Русы скинули Ельцина! - Все равно не нужно долго
засиживаться. Нужно молиться. Матушка игуменья уходит. Я устраиваю коктейль. В стаканы разливается припасенная мною для особого случая бутылка шампанского (которое, впрочем, оказывается «шипучкой»), туда же идет белое вино из итальянских тетрапаков, а для пузырьков намешивается газировка 7-up. Это – для женщин. Мужчин я угощаю водкой «Финляндия», которая, судя по «аромату», произведена была где-то в Хорватии. С ракийей эту отраву даже не хочется сравнивать, но Сава объясняет своим соотечественникам, что «русы пьют такую водку потому что у них в Русии Сибирь. А в Сибири «хладно». Вот русы и пьют, чтобы не мерзнуть». |
|
***
Всякое утро в монастыре
Печька Патриаршия повторялось одно и то же. После литургии, которую служили
теперь в теплой домовой церкви, все население монастыря собиралось в ожидании
ручака[2]
на первом этаже нашего конака. Холод загнал сюда и Данилу, доктора наук
профессора математики. Все лето и осень он потратил на метение листьев в
монастырском дворе.
- Вот, листья пересчитываю.
Я же математик.
Данило потерял во время этой
войны самое дорогое, что у него было – библиотеку, собранную со всего мира.
Теперь ему вообще ничего не хотелось в этой жизни. Неизвестно: были ли у него
дети? Возможно, что и были. Но последние годы он провел в одиночестве.
Занимаясь дегустацией изысканных вин, которые он мог себе позволить. Был он
крупнейшим математиком в этом крае. Преподавал в Приштинском Университете. Но
студенты все более и более удручали его своей дремучестью, что, в числе
прочего, и привело к тому, что Данило стал циником.
Он был небольшого росточка,
с изящными аристократическими пальцами, которые выдавали в нем гитариста,
впрочем, судя по длинным ногтям, он уже давно не музицировал. Съежившееся лицо
его обрамлялось классической академической седой гривой и бородкой клинышком.
Обычный нормальный профессор. Часть сестер жалела его, другие – просто терпеть
не могли, считая, что после выпивки лицо его начинает напоминать козлиное.
Выпив, Данило заводил разговоры о том, каким образом все могло повернуться,
если бы…
- Надо было слушать таких
людей, как Макиавелли. Это был умный человек. Захотелось быть героями. Сидим
теперь в гетто. Тебе, рус, этого не понять. Вы, казаки, еще не познали цивилизации.
– Почему-то Данило в своем сознании помещал меня в рамки «Тихого Дона». – Разве
можете вы судить о жизни, не ощутив ее дыхания? Вам легко быть героями: вам
нечего терять. А мы потеряли все… Прав был Макиавелли.
Профессору вторит
Александра:
- Когда Мадлен Олбрайт
предложила лудаку[3] Слобе
заполнить бланк соглашений, то она сказала ему: «Пиши, что хочешь. Можешь
написать, что шиптари – террористы. И мы
пересажаем их в Гааг. Хочешь, напиши, что они патологически опасны – и мы депортируем их в Албанию. – Александра
прищурила глаза, - Пиши все, что хочешь. Но последней точкой соглашения должна
быть наша база в Косово. База NATO». Она давала ему чистый бланк. С одним лишь пунктом. Все остальное он
должен был вписать сам. Но он оказался лудаком. А расплачиваемся за его
глупости мы!
- Не совсем так. Те, кто был особо буйным,
теперь уже, после начала бомбардировок, энергию свою направил не на митинги
протеста против режима Слобы, а на погром американских забегаловок. А Западу
этого и надо было. Где теперь реальная оппозиция? Все. Нет ее. Это значит, что
после того, как они скинут-таки Слобу, посадят на его место того, кого
посчитают нужным. А таких людей как Макиавелли или, хотя бы то таких, как Тито
больше нет.
Данило нервничал. Он ждал
Луизу – вдову своего покойного брата. Луиза – итальянка, вышедшая когда-то
замуж за высокопоставленного красавца-офицера. Потом карьере мужа пришел крах,
но времена репрессий прошли – и их семья поселилась тут, в автономном крае
Косово и Метохия. Сейчас Луиза работала на радиостанции округа Пейя. Пейя – это
шиптарское название города Печь. Условие найма на радио – знание албанского,
сербского и итальянского языков.
Луиза ведет передачи на
сербском. Все 6 минут в сутки. В передачах не рекомендовано рассказывать о
собственно сербском – ибо это может быть истолковано либо как разжигание
межнациональной розни, либо – как межрелигиозной, либо – провоцировать
экстремизм и нарушение международных договоренностей. Новости спорта также не
рекомендуется освещать, поскольку незачем напоминать сербам о том, что они
больше не являются гражданами Югославии. Что же остается?
Остаются «хороскопчики». Они
– «общечеловечны».
Потому и безопасны.
Данило ждет Луизу, а Юлка –
тех, кто принесет ей весточку о сыне.
***
Закончив работу по съемке
архивов на микропленку, уехали в Белград Саша Радош и Владимир Милосавлевич.
Закончили архивную работу и «общечеловеческие клерки»: Оливье пошел на
повышение, а Андреа, как раз наоборот. Моя работа подходила к концу, – и все
свое свободное время я посвящал изучению документов по сербско-албанским
отношениям. Теперь многое прояснилось: в первую очередь то, какую страшную роль
в разрушении Сербства сыграли коммунисты.
Дело в том, что у меня была
куча скандалов с сербами по поводу коммунистов и демократов. В моем сознании с
демократами ассоциировалось все то, до чего нас довели за последние годы, а с
коммунистами – вовсе не дедушка Ленин или партократы-казнокрады, но те люди
старшего поколения, которые хотя бы пытаются боротся с проявлениями Зла из
бездны. Ясно, что борьба их, скорее всего, безсмысленна. Но ведь они были
искренни. Хоть и сердца их не были омыты покаянием.
Работа в архиве позволила соприкоснуться с некоторыми фактами, проливающими свет на то, какую роль в сербской трагедии сыграли коммунисты.
Как и любой политик,
разыгрывающий карту «межнациональных» взаимоотношений, Тито использовал
банальный прием противоборства «малых национализмов» «сербскому
великодержавному шовинизму». Дабы завоевать симпатии шиптарей, коммунисты
Югославии пообещали передать Албании Косово и Метохию. Для Тито тогда не играло
особой роли: в чьем административном подчинении будет этот край, поскольку
целью Иосифа Броз было построение Балканской Федерации, которая объединила бы
Югославию, Албанию и Болгарию. Тито пообещал покровительствовать шиптарям, и он
сдержал свое обещание.
Уже 6 марта 1945
года был опубликован указ, согласно которому под предлогом криминогенной
опасности было приостановлено возвращение в Космет всех тех, кого насильно
выселили из края во время оккупации. Напомню, что за время войны шиптари
изгнали с Космета более ста тысяч сербов. Такое же количество шиптарей
переселилось на эти земли с гор Албании.
Позже, после того,
как стихли бои, была разработана целая система категорий, на которые делили
тех, кто был выселен из края. В возвращении к родным очагам отказали тем
сербам, которые получили участки после образования Королевства СХС – т.е. были
не коренными жителями края, а «колонистами».
«Колонистами» были
те, кто переселялся в долины с гор Боснии, а также те, кто получал участки за
заслуги перед Сербией. Ветераны Балканских войн и Первой Мировой, а также
пенсионированные полицейские поселялись «пограничным поясом», отделявшим
Югославию от Албании. Теперь эти люди, проведшие многие годы в отвоеванных
древнесербских землях, были объявлены «прислужниками царизма» и носителями духа
«великосербского шовинизма». На Косово их не пустили. Сюда продолжали прибывать
эмигранты из Албании.
Миграционные процессы на
Косово можно было отследить по документации на право владения земельными
участками. Причем пользоваться необходимо картами, на которых обозначены
границы частных владений и имена хозяев. Мы перефотографировали на микропленку
карты образца 1932г., 1956г. и 1978г. Пользоваться книгами купли-продажи земли
неудобно, поскольку вестись они начались с зимы 1967-68гг. и нередко пестрят
информацией о перекупке земли одной албанской семьей у другой.
Это не могло ускользнуть от
исследования и натолкнуло на гипотезу, что для определенных албанских кланов
манипуляции с недвижимостью стали просто доходным делом. Вначале выживается
сербская семья, следовательно, земля покупается дешево. Потом эта же земля
продается уже дороже эмигрантам из Албании или же просто повзрослевшим чадам
какого-то клана. Шиптари все равно покупают, поскольку община помогает
материально. Община взаимосвязана с властью, которая эти деньги получает из
общеюгославского бюджета.
Получается так, что земляные
дельцы заинтересованы в тесном взаимодействии с партийными функционерами:
союзные деньги не просто тают, а проходят «перегонку и очистку»: поступают из
Белграда на развитие хозяйства; из рук шиптарей-аппаратчиков попадают к
шиптарям-хозяйственникам; те кредитуют нуждающихся в жилье, которые отдают
деньги торговцам недвижимостью; торговцы недвижимостью завязаны клановыми узами
с аппаратчиками, получающими общесоюзные деньги из Белграда на развитие
хозяйства края.
Для бесперебойного
функционирования этой системы необходимо иметь: землю, освобожденную от сербов;
шиптарей, нуждающихся в этой земле; деньги. Деньги Белград присылает; албанское
население неуклонно растет; проблема – в скорейшем выдавливании сербов из
провинции. «Теневикам» важно даже не то, чтобы купить землю подешевле, а
продать – подороже, но важно оптимизировать сам процесс. Сделать его
стабильным.
В 80-х шиптари просто
травили сербские колодцы, запугивали жителей отдаленных хуторов и насиловали
женщин. Но в 60-х прямое давление и акции запугивания еще не приняли
катастрофического размаха. Однако почва готовилась уже тогда.
Албанская коммунистическая
номенклатура Косова упирала на увеличение числа студентов (30 студентов на 1000
человек). Делалось это для того, чтобы провести кадровые замены сербов во всех
органах управления, образования и науки. Обезпечение ускоренного курса
образования осуществлялось за счет фонда развития неразвитых регионов
Югославии. Кроме того, были введены дискриминационные меры, основанные на
принципе «этнической защиты»: на каждые 5 свободных мест лишь одно рабочее
место предназначалось для сербов – вне зависимости от уровня квалификации и
опыта.
Тот же самый метод
применялся и в университетском образовании: лишь каждый 5-й студент мог быть
сербом. Нарастание числа университетски образованных шиптарей, которых в
условиях демографического взрыва, было намного больше, чем было реально
необходимо хозяйству, создало идеальную среду для взращивания нацiональносвiдомих
iдей.[4] Выучка большого числа албанских
«гуманитариев» привело к появлению целого класса полуинтеллигентов, способных
воспринять (и стать носителями) ограниченное число идей.
Языковой барьер не позволял
дипломированным шиптарям получать работу вне Космета. К тому же выпускники
Приштинского Университета имели сравнительно низкий рейтинг. На Косово, из
политических соображений, критерии получения диплома были значительно ниже, нежели в других регионах Югославии.
Следствием образовательной
политики, проводимой в Автономной Республике Косово было во-первых то, что
низкий уровень образования; национальная дискриминация конкурсного отбора, а
также антисербский дух университета провоцировали все большее число сербов
выезжать из родных мест на учебу. Оседая в центральной Сербии, бывшие косовцы
забирали родителей. Порою те продавали имения еще раньше – для того, чтобы
финансово обезпечить столичных студентов.
С другой стороны то, что
количество албанских студентов было заведомо больше реально необходимого,
приводило к тому, что формировалась именно такая среда, в которой
выкристаллизовывались простые и
непротиворечивые мировоззренческие системы, способные дать ответ на максимум
вопросов.
Круг ответов на вопросы
совпадал с набором аксиом: ответы на вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?» не
отличались от исходного: «Во всем виноваты сербы!» и «Даешь Великую Албанию!»
Следовательно, разговоры сводились к тому: «как же добиться Великой Албании?» А
провозглашение Независимой Республики Косова из инструмента превращалось в
цель. В идола. В этом удивительного мало – романтически настроенные
полуобразованные националисты чаще всего именно к этой схеме и приходят. Беда
этих схем в том, что они могут достаточно внятно и доходчиво объяснить то, от
чего нужно избавиться, но не способны дать позитивной программы.
Именно это и позволяет
геополитически заинтересованным внешним силам эффективно использовать энергию
сепаратистского отторжения. И если сто лет назад над проработкой социальных
процессов бились лучшие умы Австро-Венгерского генштаба, то в нашем случае был
создан искусственный инкубатор, в котором идеи вынашивались и притирались к
актуальным социальным и политическим реалиям.
Лозунги о национальном
самосознании и права наций на самоопределение заглушали понимание того, что
стимул-то был шкурным: потенциальный безработный будет свое экономическое
положение проецировать на политическое. Нет работы, потому что рабочее место
занято; рабочее место занято сербом; выгони серба, получишь искомое рабочее
место; на будет сербов будут деньги и
т.п.
В том, что сербский народ
Косова и Метохии с 70-х годов ХХв. снова превратился в граждан второго сорта,
без сомнений, виноват Союз Коммунистов Югославии. Потому-то и безполезно сербам
доказывать, что коммунисты и демократы – это, по сути, одно и то же.
Не хотят они слушать такие
разговоры. Больно уж допекли их местные коммунисты. А о Новом Мировом Порядке
слушать они тоже ничего не хотят: слишком уж много говорилось об этом на
протяжении последних десяти лет. Говорилось теми, кто и довел их до того, что
сербы Косова и Метохии не смеют покидать своих гетто. Тот, кто выходит за
пределы резервации, живым не возвращается.
Сегодня приезжали
полицейские из UNMIK. На вопрос о том, что они собираются
предпринимать по поводу преступности, последовал ответ:
- С каждым днем нашего присутствия в крае насилия все меньше и меньше. По статистике изнасилований, похищений людей и убийств – тут на Косово даже более благоприятная ситуация, нежели, предположим, в Нью-Йорке или Вашингтоне.
|
Так-то. По крайней мере,
искренне. Хоть и цинично. Они ведь уже и не скрывают того, зачем пришли сюда.
Марко Бьянкини уже интересуется ситуацией на Буковине и в Крыму – т.е. в тех
регионах, где возможен контролируемый взрыв. Для гашения которого и приедут
«миротворцы». Полицейские привезли
принтерные распечатки снимков, сделанных цифровой камерой. Отец Петар опознал
останки Славиши. Его тело привезли в наглухо закрытом гробу. Раньше гроб
хранился в чулане монастырской мельницы. Тело несчастного нашли на
пригородной свалке, в которую превратили руины квартала, бывшего до войны
сербским. Экспертиза констатировала смерть от удара тупым предметом по голове.
Факт похищения внутренних органов потерпевшего невозможно подтвердить со
стопроцентной уверенностью, поскольку останки были обглоданы бродячими псами. Мы скрыли от Юлки те
фотографии, что привезли криминалисты на опознание. Нечего было ей это смотреть
и незачем. Прощаясь со страстотерпцем, мы просто целовали фотопортрет,
подаренный Сашей Радошем в честь Крестной Славы, которую Славиша с Юлкой
праздновали месяц тому назад. За ночь о.Петар, я и Йованна прочитали два раза Псалтирь по усопшему. Я боялся даже поднять свои глаза на Юлку, сидящую неподвижно у заколоченного сундука, в котором лежало то, что еще несколько дней назад было ее сыном. Слишком внятно я понимал, что же именно увидят мои глаза в зеркале ее глаз. Между тем никакой истерики с матерью не было. Она молилась вместе с нами. |
|
***
Не принято у нас встраивать
те или иные факты в ту модель осмысления истории, которая зовется Эсхатологией.
Хоть убей!
Даже если собеседник и
дослушает Вас, то все равно вывод его будет прост: «Был бы миф, а подогнать под
него можно все, что угодно». Странная логика. Почему же то, что те или иные
факты истории осмысляются в рамках стереотипов мифа о прогрессе или мифа о
производственных отношениях – это не считается «подгонкой», а вот попробуй
укладывать происходящее в другую перспективу – так уже сразу же и «подгонка».
Да. Подгонка. Называется эта
«подгонка» целостным мировоззрением. Человек не может воспринимать тот или иной
факт в отрыве от того, элементом чего этот отдельный факт является. Нет, можно,
безусловно, мерилом реальности соделать специфический настрой своих органов
чувств, но ведь тогда логично будет все, находящееся и происходящее вне меня
разделить на иероглифы психосотояний – в спектре от «Wow!» до «Фи-и!» Кому
нравиться – извольте. Но лучше все-таки попробовать видеть в чем-то смыслы. А
раз уж есть смыслы, значит, существуют какие-то закономерности. Коль так, то от
человека будет зависеть то – какую из систем мировоззрения он выберет для
объяснения всего происходящего.
Это важный выбор – ибо
человек теперь уже сам становится частью именно этой системы. Все происходящее
– уже не только вне, но и внутри – становится отныне взаимоувязанным. И
рассматривается в перспективе того, что принимается за конечную точку.
Такой конечной точкой может
быть построение карьеры. Может быть построение Коммунизма. А может быть и
приход Мошиаха.
Мошиах не может придти до
тех пор, пока есть еще островки потенциального фашизма. Поэтому таким логичным
выходом из ситуации кажется стравливание тех, кто (каждый по своим причинам) не
пускает Мошиаха в мир.
Таким логичным выходом
кажется стравливание нескольких сотен тысяч фанатиков-ортодоксов с
фанатиками-исламистами во имя счастья сотен миллиардов. Иудей-то идет на это
совершенно искренне. Правда, искренность далеко не всегда тождественна
чистосердечию. Можно ведь искренне заблуждаться. Однако то, к чему приводят
искренние заблуждения в сочетании с социальным новаторством, мы уже
ознакомились.
Кстати, святыни в долинах
Косова Поля и Метохии оскверняли вовсе не мусульмане. Шиптари вообще особой
религиозностью не отличаются. Есть в Албании такая поговорка: «Там, где сабля –
там и вера». Ибрагим Ругова работает с «целевой группой» католиков, Хашим Тачи
– с теми, кто считает себя мусульманами. А реально власть находится у тех, кто
и мусульман, и католиков, и даже талмудистов просто использует для того, чтобы
их руками – иногда даже вполне чистыми – очистить землю от того, что соединяет
наш мир с Миром Горним.
Враг рода людского знает,
что нужно нашептать, кому именно и когда. Они-то, иноверцы, чаще всего люди
хорошие, да только как им отличить гласа ангельского от шороха внутренних
пустот или, тем паче от шипения тьмы. Известно ведь, что антихристиане лишь в
редких случаях ощущают себя богоборцами. Взять, к примеру, Индию. В начале века
там существовало «Общество Агни». Их радикальное антихристианство базировалось
на трагической ошибке отождествления европеизма и христианства. С Исламом – еще
проще. Кто приходит в правоверную семью из телеэфира? А ведь мусульмане
довольно чувствительны к бесовщине. То, что телерадиовещание по своему духу уже
даже не иудейское, а оккультное мусульманина не интересует. Он знает, что
Москва – центр Русского Православия. И если такое
тиражируют из центра Православия, то уже никто не сможет переубедить
мухамеданца в том, что христиане (подобно оккультистам, атеистам и иудеям) –
неверные.
Но, если шиптари Косова
разрушали православные святыни для того, чтобы избавить край «от сербского
имиджа», то те, кто подталкивал их к этому, вкладывал в эти акции совсем другой
смысл.
Поскольку к реальным рычагам
власти на планете подбираются люди с оккультным мироощущением, то было бы
нелишним хотя бы в общих чертах реконструировать их систему мысли.
Речь идет о том, что
различные космические силы имеют различные «точки приложения», «сквозь» которые
они могут войти в наш мир. Таковыми «точками приложения» могут быть либо некие
священные места, либо целые расы. Для того чтобы закрыть доступ этих сил в наш
мир, нужно просто «закрыть» эти двери. Убийство врага во время войны,
провозглашенной «Священной», уже воспринимается не просто как поражение живой
силы противника, но и как «задраивание еще одного люка из демонической
реальности в реальность материального мира». То, что мостиком из мира духовного
в мир материальный является душа человека, признают и оккультисты.
Но в оккультном мироощущении
– т.е. том типе мироощущения, который исповедуют люди, стремящиеся ко
всепланетной власти – важное место занимают собственно сакральные объекты. Такие
вот «объекты» воспринимаются как «космические ворота», соединяющие мир видимый
с миром невидимым. Для того чтобы те, кто противоборствует глобалистам,
лишились силы, необходимо перекрыть сами каналы. Для того чтобы канал
перекрыть, необходимо осквернить сакральную точку. Согласно магическому
мироощущению вся планета – большая автоматическая система, где место Господа и
диавола занимают просто безличные энергии, отличающиеся так сказать «частотными
характеристиками». Что нужно сделать, чтобы разорвать электрическую цепь? Нужно
покрыть контакты тем, что не проводит электричества.
Если в этой перспективе
рассматривать действия оккультистов (как сознательных, так и тех, кто
превратился в марионетку бесов), то становится ясно, почему ямы с помоями или
же памятники «Вечного огня» удивительным образом совпадают с теми местами, где
когда-то были алтари православных храмов.
Совершая ритуальные осквернения, строители Глобальной Империи пытаются
лишить своих заклятых врагов – христиан мистической силы. Им «всего-то» и
нужно: просто сделать все для того, чтобы остановить Литургию. Тогда души
людские будут оторваны от Источника Жизни. Люди, лишенные Благодатного Покрова,
станут легкой добычей для «энергетических вампиров».
Но для того, чтобы все
человечество превратить в глобальный автомат, необходимо разрушить Церковь.
Вначале нужно разрушить храмы. Для того, чтоб разрушить церкви, нужно раздуть
войну. Чтобы раздуть войну, придумываются экономические или какие-то еще поводы.
Если «социологи» убеждены,
что Церковь нужно уничтожить для того, чтобы построить Глобальную Империю, то
для «мистика» как раз наоборот. Построение «цивилизационного пространства» -
это и есть предлог для уничтожения Церкви. Предлог и инструмент.
«Конструкторы» используют
взвинченных шиптарей, дабы разрушить сербские святыни. «Мистики» используют
«конструкторов» дабы те очистили человечество от христианства. Бесы используют
«мистиков» для того, чтобы пить жизнь из людей, оторванных от покрова
спасительной Благодати.
Да, церковь «не в бревнах, а
в ребрах», но ведь что произойдет тогда, когда накопится уже «критическая
масса» тех, чьи души станут сорванной с петель калиткой из мира бесов – в мир
людей.
Здесь надо бы вспомнить о
том прообразе кончины мира, который дан в гибели Содома и Гоморры.
***
Те алтари, которые чудом
избежали ритуального осквернения, находятся под охраной «миротворцев».
По-разному ведут себя в православных церквях дети разных народов. Испанцы,
португальцы и итальянцы в большинстве своем приходят в церковь как в Дом Божий.
Однажды, после того, как группа итальянских офицеров побывала в монастыре
Високи Дечани на обряде пострижения в монахи, выходец из Бразилии капитан Муче
растроганно говорил нам:
- Теперь я понял, что своими
догматами вы сумели сохранить то, что ускользает из нашей католической церкви.
Во время богослужения
капитан осенял себя крестным знамением по-православному, целовал раку с мощами
и подходил под архиерейское благословение. Но экуменистом в вульгарном смысле
слова он, разумеется, не был.
Экуменисты требуют
отдельного разговора. В отличие от наших экуменистов, западные радетели
объединения христианства руководствуются не безразличием, а как раз наоборот.
Вот, какая история произошла в монастыре накануне Рождества. Тогда к нам
зачастили группы экуменически настроенных харизматов из США. Но были и группки,
сформированные тут – на Косово. Одна из таких группок пожаловала к нам.
Группка была очень комичной
даже чисто внешне – она состояла из чернокожих американцев во главе с литовцем.
Так его наши и прозвали: Литуанец - шеф црнацов. Я проболтался литовцу о своем
происхождении – в результате разговор охладился, но зато перешел на русский
язык:
- Знаете что: пора кончать с
амбициями по поводу каких-то обрядов. Необходимо объединяться перед опасностью
нового врага. – Чеканил «шеф црнацов», -
New Age[5] опаснее большевизма.
Поскольку передо мною был
харизмат, то использовать аргументацию об апостольском преемстве или собственно
аскетические понятия было безсмысленно. Человеку, считающему догматизм не
просто пережитком, но и опасным барьером, который разъединял тех, кто должен
быть в одном строю, безполезно говорить о том, что одна из задач догматики –
это ограждение молящегося от ложных состояний. Поэтому я решил использовать
аргументацию другого уровня.
- Понимаете, - стараюсь
говорить очень медленно и спокойно, -
одно из наиболее существенных разногласий между христианским Востоком и
христианским Западом - это вопрос эсхатологии. На Западе торжествует сейчас хилиазм.
Следовательно, любое событие оценивается именно в этой перспективе: как
приближающее либо как отталкивающее от глобального всепланетного царства любви.
Мы, православные, это
всепланетное царство воспринимаем совсем иначе. С точностью до наоборот. Ибо
согласно православной эсхатологии это глобальное царство будет приуготовлено
для Антихриста – иудейского Мошиаха. Которого вы – экуменисты, сами же хлебом-солью
и встретите.
Вы уже сейчас создаете ему
инструмент управления. Сами же структурируете человечество, производя screnning.[6] Сами же втыкаете им в головы электроды. Как
же мы можем с вами объединяться? Во имя чего? И во имя кого? Во имя Мошиаха?
Литовец был потрясен. Он не
стал мне приводить никаких цитат из вытащенного уже было из ножен сборника
библейских изречений. Очевидно, что с такой аргументацией он встретился
впервые. Он задумчиво пробормотал лишь:
- Об этом стоя не говорят.
Об этом нужно говорить не на ходу. Нужно все это как следует взвесить…
Этот эпизод лично для меня
был очень важен. Многие ревнители Православия в нашей стране путают феномен
экуменизма с феноменом синкретизма. Суть синкретизма – каждый по своему прав,
ибо все относительно. Воплощением синкретизма является культура New Age. Конкретная цель каждого из адептов этого учения –
это пребывание в состоянии «самадхи». «Самадха» - это активизация ощущения
наслаждения, провоцируемая некими психофизиологическими методиками. Поиск этих
методик в различных религиозных системах, а также дерзость обобщать все сие и
составляют существо неоязычества.
Но ни в коем случае не нужно
смешивать экуменистов с синкретистами! Поскольку это приводит лишь к
недоумению. Ибо все гораздо хуже.
Экуменисты одну из своих
задач как раз видят в том, чтобы противодействовать распространению
неоязычества. И для объединения своих усилий пытаются сформировать
общехристианский фронт сопротивления. Но, в том то и дело, что дружба против
колдовства приводит к дружбе во имя лжи. Имя этой лжи – Мессианская Религия.
Мессианская Религия – это религия ожидания Мессии. Причем существуют как бы
совершенно разные формы ожидания Мессии – как ортодоксальная иудейская, так и
различные внеиудейские формы мессианства. И когда придет время Мошиаха, то не
исключено, что эти все ведьмы из Сеула или же рериховки из районных отделов
народного образования, будут принесены в жертву руками самого же Мошиаха. Они
ему больше будут не нужны. Заодно появятся симпатизирующие – из числа тех, кто
колеблется по поводу экуменизма…
***
Немцы и «общечеловеки»
приходят в православные храмы оккупированного Космета как в музей. Но с
«музейно-культурологической» точки зрения для «общечеловека» могут быть
интересны далеко не все церкви. Ну, Печь Патриаршия, Грачаница, Високи Дечани…
может быть еще что-то. Но в большинстве своем святыньки эти могут быть дороги
только тем, кто способен ощутить и откликнуться на те прикосновения Иного
Бытия, которое дышит тут.
Тем более что так уже было,
к примеру, на Северном Кипре, контролируемом турками. Все храмы, расположенные
в этой части острова превращены в музеи. Рассказывает историк Николай
Викторович Баландинский[i]
«Такие «музеи» находятся
практически в каждой неразрушенной Православной церкви на Северном Кипре. Убранство
почти не тронуто, наоборот, сюда свезли кое-что из уже закрытых храмов.
Вообще это явление очень
характерное для этих мест. Поставить свечку разрешено лишь в нескольких
маленьких церквах, да и ставить их, по большому счету, уже некому. Приспособить
под хозпомещение или под ресторан вроде как бы в наше время неудобно – могут
подумать худое, а так – «музей икон», вполне культурное учреждение. Все-таки
лучше, чем просто «музей атеизма». Если есть статус музея, то и службу
проводить в музейных стенах несподручно.
Есть, правда, одно
обстоятельство. С чисто художественной точки зрения «экспонаты» представляют
небольшой интерес. Большинство икон написано монахами в XIX-XX
вв. Они могут быть по-настоящему дороги только верующим православным людям,
изгнанным из этих мест. Так что «музейная» трактовка не срабатывает. В одной из
горных деревень, облюбованной английскими пенсионерами, встретил неожиданно
соотечественницу, вывезенную родителями из Петрограда после революции,
сохранившую русское имя Надежда. Она является, возможно, последней
хранительницей церкви… Надежда и поведала о негласном, но строжайшем запрете
православного богослужения на Северном Кипре… «по политическим соображениям».
Какая разница – по большому
счету – разрушена церковь или просто превращена в музей? Молитвы-то в ней все
равно нет.