Часть вторая

 

ФОРМИРОВАНИЕ КАДРА. ИДЕНТИФИКАЦИЯ

На них работают провода

На нас работает правда

(Олег Паламарчук)

 

Работая «толмачем» с картографами–архивистами из Миссии Объединенных Наций на Косово (UNMIK), я обратил внимание на следующее: эксперты идентифицируют нас не как христиан, но как Ортодоксов. Вроде бы мелочь, ничего особенного – русское понятие Православие соответствует греческому понятию Ортодокс, однако в массовом сознании уже сформировался интересный стереотип, суть которого в упрощенном виде выглядит так: существуют веротерпимые добрые христиане-экуменисты во главе с римским Папой; существуют фанатики–ортодоксы, а также дикари–мусульмане. И не будь серьезной силы, стоящей за спиной «экуменистов», так последние  угробили бы и друг друга, и весь green–peace[1].

Следовательно, идея приоритета наднациональных структур, поддерживающих мир во всем мире уже даже и не оспаривается. Напротив, превентивные войны с хулиганами, закосневшими в догматизме, лишь усугубляют ощущение безграничного счастья от осознания своей принадлежности «золотому миллиарду».

***

 

При этом вышло так, что выпускник Брюссельского Университета и пожилая крестьянка из затерянного в горах Боснии селения по сути мыслят одними и теми же моделями.

В мировоззренческой системе горных жителей все население четко делится на православных, католиков, мусульман и шиптарей. Впрочем, они не отрицают того, что где–то там далеко живут негры. Но кто такие эти негры? И как к ним относится? Эти вопросы даже не возникают. Ну есть себе эти самые Негры – и ладно. Зато каждая из четырех групп Соседей имеет свою качественную характеристику. Поэтому классификация типа католик или шиптар уже выходят за рамки конфессиональные или же национальные и становятся прямо–таки определяющими человека или даже какую–то группу.

Именно поэтому сербы–селяки[2] объясняют предательство России тем, что Ельцин – католик. А как же может католик заступиться за сербов?

Мне кажется, что конструкция этого ассоциативного ряда такова: Ельцин – руководитель государства, в котором живут православные, является коммунистом – так же как и Броз Тито – который по национальности был хорватом – следовательно относился к Католическому сообществу.

Для того чтобы отследить, каковы же причины того, что человек сконцентрировал все многообразие поведенческих и пр. типов до простенькой и непротиворечивой системы, состоящей из нескольких форм, необходимо определить: а что же является для человека существенным? Что существует для такого человека? Что составляет его субъективную реальность?

Реально для человека то, что его касается. То, что является для него «раздражителем». «Раздражителями» сербов были латины–отравители, усташи–потрошители, арнауты–похитители, турки, набивающие на кол[3], а также местные предатели, продавшиеся туркам или «западнякам». И лукавые латины, и кровожадные хорваты–усташи и высокомерные европейцы составляют вкупе группу «западняков» - или, если спроецировать на плоскость конфессиональной идентификации – группу «католиков».

Турки и албанцы образуют группу «азиатов» – обобщающие понятие «мусульмане». Впрочем, албанцев – вне зависимости от вероисповедания воспринимают как шиптарей, наделяя всех их определенным набором качеств, а своих местных боснийских или косовских сербов–мусульман называют Турками.      Сербиянцы, черногорцы, греки и русы – братская группа «православных». Причем идентификация – как мы видим – не с точки, зрения расового родства славян, но именно цивилизационная. Поэтому болгары как бы выпадают из этой системы. Румын сербский эпос вообще игнорирует.

Несложно заметить, что в этой системе все четко поделено на тех, кто является обидчиком – католики и мусульмане и тех, кто рядом – православные. Поэтому сербин, при более близком знакомстве обязательно удостоверится: «кто ты?». И попросит перекреститься.

Негры – и не плохие, и не хорошие. Они – непонятные. Но они – есть. Иногда их даже жаль. К примеру, на португальской базе в монастыре Будисавцы было несколько негров, которые страшно мучились от холода. А накануне Католического Рождества 1999г. на равнинах Метохии и Косова Поля стоял довольно приличный мороз. Глядя на этих несчастных  «црнацов» с посиневшими губами, закутавшихся, подобно наполеоновцам в России, в одеяла, которые остроумным способом пристегивались к униформе, пожилые сербкини недолго размышляли над дилеммой: как относится к этим чернокожим солдатам португальской армии? Ибо глядя на этих странных вояк, которые вместо того, чтобы греться под пальмой, вынуждены отправляться в чужие холодные края, где и согреться-то можно лишь у печи–буржуйки, установленной в блиндаже, монахини углядели людей, в которых под странного цвета кожей находится такой же, как у нас Образ Божий. 

Как оккупантов их воспринимают меньше всего. Это связано с тем, что именно благодаря тому, что в монастыре располагается небольшая база португальцев, албанские бандиты из УЧК до сих пор не вырезали насельниц монастыря, а сам храм все еще не взорвали.

Так что в глазах православных монахинь синие губы оказались более весомым аргументом, чем неприятельская форма. И, несмотря на то, что у обнищавших за время войн последнего десятилетия сербов одной из тем разговора были пересуды о размере жалования у представителей различных контингентов, драгоценные дрова были переданы в распоряжение закоченевших вояк. Тут, на базе Будисавцы я, к примеру, еще раз убедился в том, что самые грязные делишки в истории человечества делаются чистыми руками.

Грязные дела – чистыми руками.

Сколько раз уже так было. Сколько еще суждено сему повторяться? Наверное, это будет одной из причин того, что Господь остановит таки Колесо Истории. Потому что если чистые души гибнут, отправляемые на смерть теми, кто под шумок войны обделывает свои нечистые делишки, то выходит так, что земля наша создана для этих самых…  Ну тех, кто не то, чтобы живет, но, скажем так, еще жует. И выходит так, что жует тем лучше, чем больше гибнет тех, которые получше. Разве для этого Господь создавал эту Землю?

 

XXX

 

Однажды, слушая кантату Прокофьева «Александр Невский» – ту «психоделическую часть», что является звуковым изображением моментов столкновения противоборствующих на ледовом поле воинств, мне подумалось, что, наверное, душа обезглавленого русича и душа тевтонского юноши, провалившегося вместе с конем и доспехами под лед Чудского озера, достигнут Обители Успокоения одновременнно. «В чем застану, в том и судить буду…»

Русича Он застанет с крестом на остывающей груди, германца – с крестом на леденеющей мантии. Но смотреть-то Он будет не на то, что снаружи, а на то, что внутри.

И ведь может будет так, что душа именно этого германца, ушедшего на дно, будет так же чиста, как и душа обезглавленого им в бою русича, сражавшегося за свою Родину?

Выходит важно даже и не то, с кем ты, а то, каков ты? С какой целью идешь? А что, если этот тевтонский крестоносец искренне верил в то, что несчастных схизматиков нужно избавить от тьмы неведения, ведущей в Вечную Погибель?

Все равно, не дело ведь свалить всю вину на лукавых латинов, манипулирующих индульгенциями. Хотя, даже если крестоносец шел во имя отпущения грехов, то разве это не означает того, что уже покаялся? И разве не таких – Царствие Небесное. 

***

 

Рядовые бойцы подразделений NATO пришли сюда в долины Метохии и  Косова Поля, не за индульгенциями. Среди них и христиан то не так уж много. Хотя после того, как внимательно приглядишся к солдатам, нанятым негласными (до поры – до времени) королями Атлантической Цивилизации, начинаешь замечать, что состав их неоднороден. Итальянцы, испанцы и португальцы пытаются сопротивляться жидовствующей американизации, уже проглотившей северо–западную Европу; германцы пока еще очень осторожно дистанцируются и от тех, и от других; зато экс-братья по поводу и без повода клянутся в преданности звездно–полосатому. Доходит до курьезов.

Приехали из «самостийного» Киева офицеры милиции. Один из них попал служить плечом к плечу с итальянцами. Приходится бывать в составе делегаций KFOR в сербских монастырях. Нужно как–то определить свою конфессиональную принадлежность – потому как итальянец, какой ни есть демократ, а заходя в православный храм – на свой латинский начин крестится и свечку ставит. Может он и не особенно верующий, но церковь – это свято, потому что церковь – это Рождественская Месса всей семьей во главе с мамой. Папа командует в других местах, а тут, на мессе, мама – главный специалист. Ну–ка скажите настоящему итальянцу, что мама – это пустяки!

Помню, перед Рождеством (естественно, в данном случае – новостильным) отпускали группу бойцов в отпуск – в Италию. Бойцы – бегом в монастырь, покупают иконки, свечки, и разные безделушки-брелоки. Спрашиваю:

- Зачем это вам? - Уж больно сентиментальными были эти сувениры – где–то в духе фарфоровых слоников.

- Ты что не понимаешь?! – Мой добрый приятель Андреа Данти сделал комичное лицо, в котором органично сочеталось благоговение, священный ужас и сыновья любовь, - Да как же можно приехать на Рождество к маме без церковного подарка!?

И вот как раз учитывая все это, офицер киевской милиции, попавший служить к итальянцам, угодил в затруднительное положение: во–первых он понятия не имел, как нужно вести себя в храме – ибо был там пару раз в жизни; во–вторых итальянские солдаты – это тебе не общечеловеки, с которыми даже и не нужно особо напрягаться: «ибо что–то–там–такое–непонятное–есть, но догматизм–это–же-пережиток–нужно–смотреть–на–вещи-шире»... Но называть себя православным неохота, ибо тогда итальянскому подполковнику, как человеку порядочному, будет непонятно: почему же тогда украинец не солидарен с единоверными ему сербами и москалями?

Назвать себя католиком интеллигентного вида милиционер тоже не  рискнет – а, ну как затянут в костел на мессу – да там еще не на ту скамейку сядешь? У нас то проще – стал себе и стой. Помашет поп кадилом – можно будет и перекреститься: дескать глядите – я не гордый! Наш герой находит поистине гениальное решение: объявляет себя униатом. Т.е. он–то, конечно же за Церковь (ну а как же иначе?); и всей душой с цивилизованным миром – а, значит, и с Папой (хватит уже «тюрьмы народов»!); да вот в храм приходилось ходить ортодоксальный (КГБ – это не шутка); так что с обрядами там и с солидарностью – пока, извините, каша. Но, дайте срок. Дайте срок.

 

 

***

 

И если соотечественники, с которыми доводилось тут встречаться – вне зависимости от того: на украинском или же на русском говорящие – приносили, в основном, огорчения, то западноевропейцы зачастую приятно удивляли. Речь, конечно же идет о т.н. "простых парнях", которые отправлялись – кто ради заработка, а кто еще из–за романтики – в солдаты.

При относительно близком знакомстве оказалось, что житель Европы, освобожденный от телегипноза, способен н только помочь монахине подоить корову, но и вообще рассуждать совершенно здраво.

Португальские солдаты признаются, что телевидение внушало им, что тут им ой – как туго придется от сербских террористов, вырезающих мирных албанцев. А вышло с точностью до наоборот – и приходится им оборонять сербские гетто от албанцев, которые стремятся к этнически чисто албанскому Косово.

Дело тут, естественно не в кротости и законопослушности сербского народы, а в том психозе, который буквально вытолкнул из провинции около 200 тысяч сербов – так что после того, как шиптарские террористы из УЧК приходили в обезлюдневшие деревни, то перестрелять или вырезать остаток сербов не составило никакого труда.

После того, как Войско Югославии покинуло этот край, эпидемия истерии охватила практически всех. Зная повадки шиптарей, сербы не тешили себя иллюзиями по поводу провозглашаемого «общечеловеками» мультикультурия. Поскольку же практически все ощущали себя причастными к гражданской войне, то теперь, когда судьба отвернулась от сербов, от врагов можно было ожидать чего угодно: от унизительного изгнания – на глазах у односельчан–несербов, до пленения и отправки на тайные базы. Где, по слухам, содержались потенциальные доноры «запасных органов».

По словам митрополита Черногорского Амфилохия можно было–бы забаррикадироваться и отстоять хотя бы район Патриаршийской улицы г. Печь, - так, как поступили, например, жители г. Косовска Митровица. Кстати, владыка Амфилохий, в совершенстве владеющий несколькими языками – не только мужественно глядел в лицо смерти в самые тяжкие недели оккупации – но и много сделал в качестве представителя сербского народа, когда в затруднительных ситуациях выступал как доверенное лицо Церкви – единственной организации, не оставившей сербов на произвол. В те дни, когда Войско Югославии уже эвакуировалось, а NATO еще не заняло позиции – и в этом крае безраздельно властвовали бандиты из УЧК

Крепкий жизнелюб Вук Маркович рассказывал мне, что когда, несмотря на все убеждения о целесообразности и реальности совместной обороны, о которой односельчане договаривались, наутро село в панике начало эвакуироваться, то он демонстративно начал возиться со скотиной – дабы хоть так пристыдить соседей. Но реакция была несколько неожиданной даже для видавшего виды Вука.

Когда стало ясно, что этот немолодой уже, но еще полный сил мужчина никуда не собирается уходить – ибо он никому не причинил зла – наоборот, имел друзей и среди шиптарей–католиков и среди мусульман; а, если же на него нападут бандиты, то он, по крайней мере, сможет за себя постоять.

В ответ на это его сыновья предупредили Вука, что если он немедленно не соберется и не уедет, то они его… застрелят. По крайней мере они будут уверены, что над ним не издевались, не надругались, и они будут знать, где его могила. Смекнув, что это уже не шутка, пришлось присоединиться к отъезжающим – и бросить все, накопленное десятилетиями труда – дом, хозяйство, скотину, сад. Ясное дело, что всего этого уже не увидеть. В югославских войнах сторона, которая с боем отвоевывает какое–то поселение, обычно разоряет и грабит захваченное, а потом, чтобы во–первых замести следы, во–вторых, чтобы сделать невозможным возвращение владельца хутора – устраивает пожар и иногда даже секут насаждения.

Так что сербских партизан на равнинах Косова и Метохии нет вовсе не потому, что «так приказал параноик-Милошевич», как было написано в одной резкой и недостаточно компетентной статье Бориса Сабурова в какой–то вроде бы патриотической газете; и вовсе не потому, что сербы смирились с оккупацией. Не было сербских партизан в этих местах и во время  второй Мировой войны – ибо тогда уже сербов было в два раза меньше, чем албанцев, которые поддерживали тогда итальянских фашистов, а сегодня поддерживают NATO, ибо воспринимают их как освободителей от «великосербского гегемонизма». Но, если в 1941 г. – даже после того, как 100 тыс.сербов была изгнана из края, а 100 тыс. Албанцев переселилась из бесплодной Албании – сербов было в 2 раза меньше, то теперь – сербов меньше в 20 раз. О каком партизанстве может идти речь?

Ключевые точки контролируются NATO-вцами, села – албанцами, а в чащах – довольно скудных по сравнению, скажем, с Боснией – как раз и проворачивают свои делишки УЧК – террористы и серьезные «оптовые» мафиози. Уж не в парках ли «скрываться» партизанам?

Опять же, повторюсь: не боятся сербы ни албанцев, ни – тем более – NATO-вцев. Многим уже все равно терять больше нечего. Люди приходят в отчаяние – ибо даже некоторые сербиянцы начинают ворчать, что косовцы сами виноваты, что наслушались Слобиных обещаний и начали давать отпор шиптарам. Надо было тихо продать имение и переселиться в более спокойные места. А теперь вот свалились на нашу голову. Ясно, что демократы прозападного толка, которых в Югославии не меньше 10% эти мысли всячески поддерживают дабы повернуть энергию негодования против Милошевича.

Народу все это уже порядком надоело, поэтому изгнанные из КосМета сербы просят об одном: «Русы! Если вы еще не окончательные г…а (во множественном числе), то сделайте нам зонтик ПВО – а вышвырнуть NATO не просто из Косова, но и вообще, с Балкан мы сможем и голыми руками. Миротворцы-то лишь на бомбежку и способны. Какие же они бойцы?»

В этом месте сербы перегибают немного. Хотя, конечно же, NATO-вцы на смерть не пойдут. Не за чем. И не за что. К тому же не такие уж они и ниндзя – как их показывало накануне вторжения  НТВ.

Интересно, с какой целью Гусинский это сделал?

Почему подразделения непосредственного реагирования - эдакий спецназ - преподносился как среднее обычное подразделение[4]?

Чтобы запугать? Вот, мол, какие они крутые, так что нечего и "рыпаться"? Или же для того, чтобы вызвать отвращение и ненависть? Потом, если человека «обломать» – т.е. не дать возможности эту ненависть удовлетворить, то агрессия ведь никуда не денется – а «всего лишь» изменит свой объект приложения. Кто–то станет избивать жену, кто–то станет есть поедом самого себя. Результат будет один: если народу вначале внушить, что мы еще ого–го! Можем не то, что за себя постоять, но и братьев–славян–православных из беды выручить; а потом для пущего эффекта покажем этих «конан-варваров», восседающих верхом на броне – так, чтобы вызвать устойчивую реакцию отторжения; и, после всего этого сказать что, дескать, извините – в другой раз… то кто же после этого себя будет уважать? Вот уже и весь народ «опущен». Теперь, похоже окончательно. А ведь Слатина ведь столько русских душ спасла от позора, ведущего к необратимому угасанию – в алкоголе ли, или в блуде… или в «жизни как все».

Митрополит Амфилохий.

 

***

 

Мы сидим в маленькой комнатушке-трапезной в монастыре Будисавцы. За столом сидит капеллан и несколько португальских офицеров. Один из них прошел Боснию. Нам легко общаться: дело в том, что они понимают по энглицски так же плохо, как и я, поэтому наши словарные запасы почти что совпадают. Кроме того, искреннее застолье, не превращающееся в безобразную попойку, всегда настраивает на общий лад. Значит и недалеко до единодушия.

Я предлагаю выпить за приятные сюрпризы: португальцы ожидали увидеть монстров–головорезов, а увидели людей. Мы ожидали увидеть панкообразных «коммандос» наподобие героев голливудских боевиков, а увидели людей с нормальной прической и даже здравым рассудком.

И пусть эти образы, впрыснутые в наши сознания, останутся на совести тех, кто обслуживал информационную компанию, сопровождавшую все то, что нас привело сюда. В конце концов, если бы не пропаганда, то мы бы и не встретились. Нет худа без добра.

Вышли на воздух.

Сели в траве – в тени колокольни. Хорошо. И мух не видать.

Португальский офицер спрашивает меня, какой я веры?

- Православной.

- И я тоже, - глядя в глаза говорит офицер. – Только об этом не болтай. А то у меня могут быть осложнения с «общечеловеками». Когда я был в Боснии, я женился на сербиянке. Она родила мне сына. Сына крестили по–православному. А если у меня жена и сын – православные, то разве я могу быть для них иноверцем?

Я знал, что на войне атеистов нет. Впрочем, я был знаком с одим испанским гвардейцем–легионером, который сомневался. Так ведь  он сомневался по-настоящему: каждую ночь проводя в бессоннице. А не так, как общечеловеки: которые ляпнут, что–то–есть-и–хватит–об–этом. Им-то, общечеловекам думать об этом, может быть и недосуг. Иное дело – солдат.

***

 

Еще один курьез с капелланом. Сестры – беженки из Боснии, живущие в метохийском монастыре Будисавцы, называли войскового священнослужителя  португальским попом, и ни в какую не хотели относить его к католикам. Ну как же? Католики – это усташи–хорваты, а этот поп, хоть и ходит в албанский костел, а, все же португалец.

Вот так–то. Жизнь вносит коррективы в привычный тест на идентификацию. Не всякий сербин – «православац», не всякий рус – «приятель», не всякий приятель – «рус», не всякий православац – «сербин».

И, все–таки многие сербы при встрече, переходящей в доверительные отношения обязательно спросят: «Кто ты?» И проверят, как вы умеете креститься. Трудно ломать традицию. Тем более, что она не так уж и далека от того, чтобы быть верной. Все настоящее – jедноставно. Это сербское слово имеет значения: простой, слитный, нераздельный, органичный, несложный.

Но, возвращаясь к результатам информационной войны, задаешь вопрос: Почему этот бюргер с такой легкостью разделил участников конфликта на «наших» и «плохих»?

По идее они должны были бы волновать западно-европейского налогоплательщика в равной степени.

Т.е. никак.

 

Содержание 1.1  1.2  1.3  1.4  1.5  1.6  1.7      2.1  2.2  2.3  2.4  2.5  2.6  2.7       3.1  3.2  3.3  3.4  3.5  на главную