ЦРНА ГОРА[1]

 

 

Слава Богу, вино из меня почти что выветрилась, поэтому службу я отстоял хорошо. Но вот когда мне о.Исаак предложил большой ломоть анафоры, то я едва глотал – тут уже сказалось небольшое похмелье, а также пристальный взгляд монаха. Когда же я стал прятать недоеденную часть анафоры в сумку, то о.Исаак просто пришел в ужас и протянул мне салфетку, чтобы я не растерял драгоценные крошки.

По окончании службы мы поднялись в трапезарию[2]. В трапезарии был высокий потолок, П-образный стол и стены, увешанные гравюрами. Но над камином висела икона, которая мгновенно бросилась мне в глаза. Это была хорощо известная мне икона «Снятие печати», на которой были изображены царственные страстотерпцы Романовы. В России еще бурлили полемические страсти вокруг прославления, причем порою тон дискуссий принимал, мягко говоря, малоцерковные интонации, а тут – в Черногории уже висела икона. И не где-нибудь в келии, а в трапезарии монастыря-резиденции митрополита Черногорско-Приморского и Эгзарха Патриаршего Трона Печи Патриаршей.

Их удивляло то, что Московская Патриархия медлит с канонизацией. Я как-то пытался им объяснить, что проблема-то вовсе не в том, что кто-то сомневается в святости последнего самодержца, и уж, тем более, вовсе не в том, что император курил – проблема заключалась в том, на что следует акцентировать внимание в составлении жития – ибо это разные вещи: глядеть на что-то и видеть что-то.

 

А среди монахов и паломников было немало почитателей царственных мучеников – причем не только среди черногорцев, но и среди македонцев и румын. Вообще, в сербской церковной среде очень сильны русофильские настроения. Причем русофилов тут даже больше, чем ориентированных прогречески. Отчасти это было следствием того, что после гибели во время Первой Мировой войны значительной части сербских священников их заменили бежавшие от большевизма русские батюшки[3]. Сербы – единственные, кто еще не забыл о том, что Россия, время от времени жертвовала кровью своих сынов для того, чтобы спасти своих братьев-славян от позора и унижений. Потому что, к примеру, раскомплексованные телеведущие, говорящие на канадской версии украинского языка уже давно рекомендуют «преодолеть ксенофобию славянства и интегрироваться, наконец, в нормальное европейское сообщество». Безусловно, нечто подобное рекомендуют и сербские социал-демократы, но в селах и большинстве монастырей все еще видят в нас – русских своих кровных единоверных единоязычных и единоплеменных братьев. Сербы помнят, ради кого Россия вступила в гибельную Мировую войну. Тогда мы потеряли все. Еще не все сербы позабыли об этом. Поэтому то и разговора о том, «прославлять ли царя или нет?» там даже не возникает. На стене трапезарии висит икона царственных мучеников, а на одной из памятных медалей профиль нашего последнего императора св.Николая соседствует с профилем последнего черногорского короля Николы.

Последний черногорский король

 

***

 

Увидев в моей сумке бутылку кока-колы, епископ Ионикий строго предупредил меня, что «на территории монастыря употребление сего мерзостного зелья категорически возбраняется»! Я поспешно убедил владыку, что и сам терпеть не могу этого пойла, но бутылку взял из-за ее малого веса и удобной закрутки. А в самой бутылке – самое настоящее черногорское вино «Вранац».

Кто-то посоветовал, чтобы я просто ободрал этикетку, а епископ прищурился и спросил меня:

- Много ли пьет русский путешественник?

Я честно признался, что:

- По русским меркам очень даже немного.

Оказалось, что в монастыре несколько лет жил «рус Олег», который от кого-то скрывался у них. Он работал поваром и был очень добрым поваром, да только пил страшно. Сейчас он жил где-то в Цетинье. Благо, что тут, в Черногории, жизнь спокойная, и если человек никого не убивает, то полиция его не трогает. Имя «Олег» они произносили довольно забавно – с ударением на первую гласную.

Вообще, как уже говорилось выше, население монастыря было достаточно разноплеменным: помимо черногорцев и сербиянцев были македонцы, один румын, один чех и даже француз. Француз был самым настоящим православным дьяконом, который когда-то был театральным художником. Он совершенно не понимал славянской речи, поэтому, участвуя в богослужении, он читал молитву на французском.

Можете себе вообразить Пьера Ришара – с бородой и в облачении. Именно на актера-комика и походил наш «падре Жак». Французам вообще тяжело даются иностранные языки.

И если француз никак не мог преодолеть речевого барьера, то македонцы – напротив, представляли собою один из последних бастионов церковнославянского. В отличии от монахов-македонцев, сербские церковнослужители с большей охотой служат на народном языке, нежели на освященном. Отчасти в этом проявляется сербский национализм – и извечное противоборство с региональным конкурентом – Болгарией. По крайней мере сербские студенты-паломники утверждали, что т.н. «церковнославянский язык» является формой «русскославянского»; который, в свою очередь является версией «староболгарского», но никак не «сербославянского». И, вообще, церковнославянский язык им, например, непонятен. Ну, эту песенку мы уже слыхали…

Приятно было общаться с молодыми паломниками. Мы занимали второй этаж и чердак дома, в котором жили на первом этаже двое цетиньских священников со своими семьями.

Кто-то из числа молодых паломников прибыл сюда для того, чтобы поготовиться к экзаменам в семинарии. Кто-то учится в обычном светском ВУЗе. Кто-то лишен всего – даже дома своего, поэтому и живет тут, выполняя какое-то послушание. Дискутирующие разделялись на «зилотствующих» и «модернистов», на «грекофилов» и «русофилов», на «радикалов» и тех, кто считал, что Церковь должна быть вне проблем суетного мира. Была даже небольшая групка, которую мы шутя дразнили «катакомбниками». Эти ребята сверх общемонастырского правила читали по вечерам акафисты.

Хорошо было с ними – эрудиция и душевные качества этих ребят напоминали наш догорбачевский уровень. Здоровяк Милан повсюду носился за мною с географическим атласом в руках, выпытывая историко-культурные особенности Украины, Белоруссии, России, Кавказа и многое другое. Хромой румын Лазарь распахивал свои бездонные цыганские очи и, не выпуская ни на мгновение своего рукоделия, выспрашивал, в каком из русских монастырей какие условия быта и когда Москва думает мириться с Зарубежной Церковью?

Судя по тому, какие вопросы задавали мне югославские юноши, точнее – как были поставлены эти вопросы, можно было заключить, что к истории России они проявляют серьезный и глубокий интерес. А если судить по тону, которым были окрашены эти беседы, то ощущалась искренняя заинтересованность и неподдельная любовь к братскому народу.

Как раз по контрасту со всем этим становится отчетливым и впечатляющим то, что успех NATO–вской агрессии как рекламной компании заключается не только в том, что украинский РУХовец рукоплещет избиению сербов вооруженными «силами поднебесья», но и в том, что мне удалось услыхать пару месяцев спустя из уст человека, облаченного в униформу Вооруженных Сил России: - Ну, так че-то, - бросил офицер с внешностью полкового замполита, отгоняя муху, - как припекло, так и давай нам в братья-то набиваться? Че-то раньше в друзья не лезли! Такая вот позиция. Как же может офицер, говорящий на русском языке, не знать, что у сербов вот уже несколько последних лет муссировались идеи, суть которых сводилась к тому, что «случись серьезная стычка с Новим Светским Поретком[4], так Маjка-Русиjа встанет на защиту своих южно-славянских братьев-сербов». А разве может быть иначе? Ведь столько сербов во времена раннего титоизма стали полит-зеками только лишь за свою русофилию. Их сажали с ярлыками «сталинистов». Знают ли офицеры, говорящие на русском языке то, что в сербской школьной программе русская литература занимает место, сопоставимое по объему со всей остальной мировой литературой вместе взятой? Знают ли наши военнослужащие, что их черногорские коллеги считали для себя особой честью быть обладателями имперских российских эполет – и не нужно сводить все к одной лишь заманчивой перспективе пенсии за выслугу? Неужели офицеры, пришедшие служить в этот край, даже в общих чертах не изучили основные вехи истории балканских народов? И даже беглый взор, брошенный в направлении героической сербской армии, не мог бы увильнуть от того поистине всенародного подвига, который вошел в историю как Албанская Ледяная Голгофа.

Черногорский флаг и герб

 

***

 

Когда впервые сталкиваешься с сербской церковно-приходской жизнью, то нас – выросших в Русском Православии - многое удивляет. Меня, к примеру, удивляло то, что святочные имена в сербской церкви носят только монахи, мирские же люди, а также немонашествующие церковнослужители зачастую носят самые замысловатые имена.

В связи с этим у меня возникло сразу несколько вопросов: откуда такое разнообразие? И как это можно крестить младенцев не святочными именами? По поводу разнообразия: когда я пытался доказать одному сербу, что Иоанн, Йован и Иван  это одно и то же, то он только дивился моей глупости.

- Ну, как же: одно и то же, когда звучит совершенно неодинаково.

Тогда я пытался возразить, что:

- Звучит неодинаково, но похоже. А это значит, что они имеют один корень, и это всего лишь интерпретация одного и того же имени.

Мой собеседник возразил:

- Братья тоже похожи между собой. И тоже, между прочим, имеют один корень, но это же не значит, что они - один и тот же человек? Сыновья   все разные, вот и имена разные. - Потом он добавил: - я давно уже подумывал о том, что наука и чтение мудреных книжек лишает человека здравого смысла...

Что бы там ни думал мой мудрый собеседник, я решил таки попробовать докопаться: отчего же у сербов так много однокоренных имен, которые воспринимаются как совершенно разные имена - тем более как имена крестильные?

Ответ на этот вопрос дает профессор Влайко Влахович в своей книге «Семейный уклад жизни сербов»[i].

«В Сербии есть много имен с корнем жив: Живко, Живорад, Живота, Живомир, Животий и т.д. Много имен в целом Сербстве с корнем вук (волк): Вук, Вукич, Вукашин, Вучета и т.д.

Обычно дают имена старых предков - и то, лишь достойных - дабы потомок в них удался. Некоторые семьи строго следят за тем, чтобы не давать имена соседей - ибо передача чужих имен рассматривается как дурной поступок. Это объясняется и вполне практическими причинами. Если в одном селе есть два человека с одним именем, то никогда не понятно, кому откликаться на зов по имени - непонятно кого зовут. Но - если серьезно, то причины в следующем: если один из этой пары умрет или погибнет, то его близкие при упоминании родного имени будут вспоминать ушедшего из жизни родственника и тосковать по нему. Известно, что в подобных случаях оставшемуся в живых тезке из милосердия меняли имя и начинали его называть по-другому... Так и получал ребенок еще одно имя, вместе с крещенским.»

Ну, с этим-то понятно - поскольку сербский народ пять веков был в неволе, то пришлось выдержать много страшных вещей. В особенности в XVIII-XIX веках. Мужчины гибли в боях с турками, мальчиков-пастухов похищали арнауты (албанцы) все эти беды и побуждали людей придерживаться традиции творческого подхода к именам. Ясно, что традиция нарицания человека разными именами в разных ситуациях существует во множестве культур и обусловлена эта традиция совершенно разными обстоятельствами.

Неясно другое: почему сейчас этими самыми, по сути самодельными именами, уже крестят младенцев? Имена эти возникли в большинстве своем относительно недавно (в историческом масштабе), следовательно, канонизированных святых, носящих такие «языческие» имена, немного. Как же можно в Таинстве Крещения нарицать крещаемого несвяточным именем?

Сербы отвечают на этот вопрос очень просто: а у нас только на одной Албанской Голгофе каждый третий мальчик замерз, - так что у нас все имена святые.

Что такое Албанская ледяная Голгофа?

Широко известно, что сербская армия издревле славится своим героизмом и боеспособностью. Так, во время I Мировой войны с августа по декабрь 1914 года сербская армия дважды выдерживала фронтальные наступления австрийской армии и дважды переходила в контрнаступления, полностью освобождая свою территорию от австро-венгерских захватчиков. Не сумев проломить сербско-черногорскую оборону «в лоб», центральные державы приготовили смертоносный для сербов удар в спину. Ударили братья - болгары.

Несмотря на то, что в конце июля 1914г. болгарское правительство объявило «строгий нейтралитет», уже в начале августа начались переговоры с Германией и Австро-Венгрией о переходе на их сторону. Центральные державы обещали вознаградить Болгарию за счет Сербии, тогда как страны Антанты, с которыми болгарское правительство также вело переговоры, не могли заплатить Болгарии территорией своей союзницы. Обида болгар на сербское королевское правительство регента Александра I Карадьжорджевича, лишь подтолкнула болгар в союз против Антанты, воплощением которой была Сербия. Сербия присвоила себе всю славянскую Македонию, отвоеванную в ходе I-й Балканской войны у турок. Дело в том, что по предварительному уговору стран антитурецкой коалиции, Македония должна была управляться по принципу Кондоминиума – т.е. совместного сербо-болгарского управления. В то время, как сербско-черногорское соединение стремительно продвигалось в глубь турок, болгары «застряли». Тогда сербы очистили от турок то, что должны были освободить болгары. А раз уж так, то горячий сербский принц решил Македонией не делиться. Это привело не только ко второй Балканской войне, но и к тому, что сербы стали для болгар заклятыми врагами.  

Пользуясь случаем, скажу пару слов по поводу болгар. Есть такая горькая шутка об отношениях между русскими, болгарами и сербами. Смысл ее заключается в том, что наши народы представляют собой эдакий разомкнутый любовный треугольник: сербы любят Россию, Россия любит Болгарию, а Болгария любит Германию. Кто же любит Сербию? Неизвестно. По крайней мере, ни Германия, ни уж тем более Болгария - Сербию не любят!

Когда я по глупости сказал одному сербу из города Вране, что он похож на болгарина, то он отреагировал на это так, как если бы вы, придя в гости в патриархальную армянскую семью или же греческую семью, попросили кофе по-турецки. В сербском городе Вране, если мне не изменяет память, в годы II Мировой Войны стояли болгарские войска, которых сербы воспринимали как оккупантов.

Кстати, русскую армию Скобелева далеко не все болгары воспринимали как «братушек, освобождающих от турка». Во всяком случае та идея, что «русские освободили Болгарию просто по пути к Босфору» время от времени муссируется в болгарской общественной мысли.

Вообще-то странная позиция. Странная, ибо провоцирует истерические газетные публикации из рубрики «разоблачение мифов». Вопрос:

- Скрывала ли традиционная российская историческая мысль, что проливы входят в сферу геополитических интересов Империи?

- Нет - не скрывали.

- Освободили ли «братушки» овцеводов и не только их от оттоманского ярма? Так уже ли болгары пострадали от того, что Российская Империя устремилась к «вратам Царьграда»? А по пути была еще и Шипка.

***

 

11 октября 1915 года Болгария сполна расквиталась с сербами за обиду, нанесенную в Македонии. Выступление Болгарии нанесло сокрушительный удар в спину сербскому войску. И дело не в том, что удар был столь уж блистателен - важен был сам факт. Это выступление поставило сербскую армию в исключительно тяжелое положение. Сербы были охвачены с севера и востока превосходящими австро-венгерскими, германскими и болгарскими силами. Помощь союзников свелась к высадке в греческом порту Салоники двух французских дивизий, которые обеспечивали правый фланг сербов.

Когда сербское командование поняло, что зимних боев «остров Сербия», окруженная почти что со всех сторон неприятелем, не выдержит началось то, что впоследствии и было названо Албанской Голгофой. Дабы воинам избегнуть позорного плена, а гражданскому населению экзекуции от рук «цивилизованных» австрийцев, было решено эвакуироваться на греческий остров Корфу. Путь лежал через ледяные горы Албании.

В этот поход выступили остатки сербской армии - около 120 тысяч человек и значительная часть мирного населения. Вместе со своим народом в горы ушел престарелый король Петр. В горы ушли также все молодые люди призывного возраста - около 30 тысяч. Им грозила рекрутизация и отправка на Галицкий фронт. Чтобы не стрелять в русских, юные сербы взошли на ледяную Голгофу.

Из 30 тысяч выжило меньше трети.

Потому-то и говорят сербы, что у них теперь все имена святые.

Коль уж мы затронули тему сербов и русского фронта то было бы небесполезным выслушать еще одну историю.

После того, как поверженная в апреле 1941 года Югославия была расчленена Германией, Италией и их вассалами - Хорватией и Албанией, в числе прочих новосозданных государств обозначилась подвластная Германии Сербия. Когда прошел первый шок от немыслимо стремительного разгрома, сербы предприняли попытку сопротивления. В ответ на это в городах Кралево и Крагуевац гитлеровцы устроили образцово-показательные казни: за каждого погибшего немца - 100 сербов, за каждого раненного – 50. Но эта кровожадная месть не сломила сербов, а лишь подстегнула их уйти в горы и начать вооруженную борьбу. В партизаны попадали люди разных убеждений - и троцкисты, и коммунисты, и национал-социалисты и монархисты. Пополнялись эти отряды также беженцами из Косова и Метохии; сразу же после разрушения Югославии было убито 10 тысяч сербов, а более 100 тысяч насильно изгнано на север. «Гуманитарная катастрофа». Естественно, что в рядах борцов за освобождение Сербии не было единства и уже осенью 1941 г. сербские воины разделились на –  условно говоря – коммунистов и монархистов. Первые стали называться партизанами, и их возглавил Иосиф Броз Тито; вторые назывались четниками и их возглавил Драже Михайлович. В Югославии разгорелась гражданская война, особое ожесточение принявшая на той части сербского этнического пространства, что была узурпирована т.н. Независимой Державой Хорватской.

Но в данном случае нас интересует происходившее не в поросших лесами горах Боснии, а в той части Сербии, которая представляла собой подотчетное Берлину государственное формирование, возглавляемое сербским генералом Миланом Недичем.

«С самого начала образования сербской власти на оккупированной гитлеровцами территории, а в особенности после кровавой мести в городах Кралево и Крагуевац, высшие представители немецкого командования в Белграде настоятельно рекомендовали генералу М. Недичу в качестве убедительного доказательства того, что сербский народ готов сотрудничать с Третьим Рейхом в создании Новой Европы, отправить одно боевое подразделение - точно так же, как поступили все оккупированные страны – на Восточный фронт... Тем самым Сербия из оккупированной земли и неприятеля Рейха превратится в некотором смысле в союзника. Один такой жест власти Недича мог бы серьезнейшим образом изменить отношение Гитлера к Сербии. Недич все эти советы решительным образом отвергал. Жесткость и непреклонность своей позиции он объяснял тем, что он не имеет никакого права и ни от кого не уполномочен определять судьбу сербского народа - и во имя сербского народа посылать сербское подразделение против союзника своего короля и своей земли, какой был на тот момент Советский Союз.

После трагедии Крагуеваца, Недич, полный отчаяния, решился на один ответственный шаг по отношению к уполномоченному немецкого командования в Сербии - генералу Беме. Он потребовал прекращения резни ни в чем не повинных людей. В ответ на это немецкий генерал вновь напомнил, что условие, которое поставил Гитлер, недвусмысленно гласит, что лишь в том случае, если Недич отправит одно боевое подразделение на восточный фронт, Гитлер отменит приказ о пропорциях мести. Лишь в этом случае за одного убитого немца не будут убивать сотню сербов. Так будет до тех пор, пока бунт не будет искоренен - и не будет искоренена сама мысль о возможности противодействия Новому Порядку Новой Европы.

Во имя поддержания авторитета Третьего Рейха, немцы будут вынуждены не останавливаться ни перед чем. Впрочем... в любом обществе есть уголовные элементы, поэтому несложно убийства немецких военнослужащих перетолковать именно таким вот - неидеологическим способом. Ибо какая может быть идеологическая борьба между союзниками. Но для этого Сербия должна стать союзницей Германии. Для того, чтобы фюрер воспринял сербов как своих союзников, и не нужно особо-то много. Одно подразделение. На восток.

Когда Недичу перевели этот ультиматум, он мгновенно побледнел и дрожащим голосом изрек своему переводчику:

- Сообщите немецкому генералу, что я за добро и спасение своего народа могу стать князем Милошем, который и чалму закручивал и турецкого пашу в руку целовал. Если я смогу тем же образом спасти сербские жизни, я готов поцеловать руку немецкому генералу. Скажите ему, что еще я мог бы быть и как князь Иво от Семберии, который и священную икону и лампаду от нее отдал дабы тем выкупить сербских рабов от турок. Я готов отдать все, что у меня есть - все вплоть до своей славской иконы отдать, если это может улучшить судьбину сербского народа. Однако ответьте немецкому коменданту, что армейский генерал Милан Медич никогда не превратится в немецкого Гауляйтера.

Когда возбужденный и несколько испугавшийся переводчик Цэка Дьжоржевич перевел эти слова, генерал Беме нахмурился, помрачнел, поглядел в лицо своего сербского противника, и в нем одним махом ощущение воинской части и немое восхищение перед исполненным достоинства сербским представителем, перебороли возмущение крутостью отказа.

- Я понимаю Вас,- промолвил он негромко,- больше об этом не будем говорить. Он крепко пожал руку сербскому генералу и драматичный разговор был завершен.

***

 

А знает ли русский читатель о том, что и самой ситуации, когда сербский правитель вынужден вымаливать у оккупантов снисхождения в унизительно жестоких условиях сто за одного могло бы и в помине не быть, если бы... Югославия осталась верной гитлеровскому пакту «оси Берлин-Рим-Токио». Весть о присоединении 25 марта 1941 г. Югославии к тройственному пакту была воспринята сербами как предательство и реакцией на нее были массовые манифестации в Белграде, проходившие под лозунгом «Лучше война, чем пакт», «Белград-Москва - единственное спасение».

Дело ведь сейчас не в том, что и это могло быть предусмотрено Шахматистами - важно то, что люди жили этой идеей. Живые люди - свои души бессмертные обращали в сторону Москвы. О чем еще можно говорить?

А чем все закончилось тогда?

27 марта 1941 г. массовые манифестации достигли апогея. Группа офицеров под предводительством генерала авиации Д. Симовича совершила государственный переворот – в результате которого правительство Цветковича и Мачека было низложено. На престол был возведен молодой король Петар - сын убитого в Марселе короля Александра I Карадьжорджевича.

Пришедшее к власти правительство Симовича обратилось 30 марта к Советскому Союзу с предложением заключить военно-патриотический союз «на любых условиях, которые предложит советское правительство, вплоть до некоторых социальных изменений, осуществленных в СССР, которые могут и должны быть произведены в других странах»[ii]. А 3 апреля оно выразило готовность «немедленно принять на свою территорию любые вооруженные силы СССР, в первую очередь, авиацию», передав разведданные. В том числе данные, полученные от шведского посланника в Берлине, свидетельствующие о том, что немцами разработан план нападения на СССР.

Однако Сталин, связавший Советский Союз с Германией Договором о ненападении от 23 августа 1939г. и Договором о дружбе и границе от 28 сентября 1939г., не мог пойти в отношениях с Югославией настолько далеко, ибо подписание такого договора означало бы для СССР немедленное вступление в войну. В результате 5 апреля 1941г. между СССР и Югославией был подписан лишь Договор о дружбе и ненападении.

События этой недели развязали руки Гитлеру и уже 6 апреля в 5 часов утра - как раз после того, когда в Москве только что закончился официальный банкет, устроенный по случаю подписания (циркового) советско-югославского Договора о дружбе и ненападении, фашистские войска вторглись в пределы Югославии. Одновременно с этим Югославия перестала существовать как государство - ибо была расчленена.

По признанию Ф. Паулюса,  главная цель, которая преследовалась генштабом фашистской армии при нападении на Югославию заключалась в том, чтобы «позднее, при реализации «плана Барбаросса» оставлять свободным правое плечо».

***

 

Можно было бы рассказать еще немало интересных и поучительных историй, иллюстрирующих отношение сербов к далекой Майке-Русии - как на примере отдельных личностей, так и целых социальных феноменов. Придет время, и все это будет подробнейшим образом изучено и, если даст Господь, опубликовано. Пока же, в завершение разговора о правителе оккупированной фашистами Сербии приведу высказывание немецкого генерала Данкелмана.

Немецкие воины, у которых было развито чувство воинской чести и национальной преданности наградили сербского генерала Милана Недича высочайшим титулом «Благородного Воина» - что прозвучало в извещении ген. Данкелманом об образовании сербской власти «с благородным воином, армейским генералом Миланом Недичем»[iii].

***

 

На этих страницах я воздержусь от того титула, который связан в моей памяти с образом советского, простите, российского офицера, с которым мы толковали о сербском народе. Аз - многогрешен, и ведаю, что мысли наши - они далеко не всегда наши - и далеко не всегда от Ангела. И, все же как может русский солдат сказать о сербах, что они, дескать, сидели себе добра втихомолку наживали, а как петух клюнул, так и в братья полезли набиваться»?

Речь эта пересыпалась непечатными словами - но не такими едкими, когда мат звучит подобно сатанинскому заклинанию, а... так. Жалко как-то, как шелуха от подсолнечника, приклеившаяся слюной к костюму, который, по идее, можно было бы назвать мундиром.

***

 

На этот вопрос мне ответил один сотрудник ОБСЕ:

- Ты что, не понимаешь, что прибыли сюда не те, кто пожелал быть тут, а те, кого пожелали тут видеть. Пожелали увидеть те персоны, которые контролируют «ситечко». И потом… они ведь за деньги сюда приехали. Где в России сейчас «штуку баксов[5]» могут дать заработать? Только тут, на войне. Так что, если захотят сохранить контракт – будут делать все, что прикажут[6].

Речь шла о перестрелке, которая стала важной вехой в отношении сербов к нам, русским.

Вечером 6 сентября мы возвращались с албанской границы в Цетиньский монастырь. На границе – у самого озера Скадар – мы с о.Матеем встретили больших друзей монастыря – бравого интеллигентного старика Алексея и его сына Аполлона. Алексей родился в Черногории в семье русских белоэмигрантов. После того, как в Югославии переменился политический климат, их семья вынуждена была переехать в Албанию.

Этому замечательному человеку посвящен эпизод документального фильма Бориса Костенко «Визит Патриарха». Именно документальные фильмы «Визит Патриарха» и «Остров Сербия» формировали те эмоции, которые «достраивали» в сознании людей нашего круга общения образ героической Сербии. Даже, наверное, не только образ, а знамя, которое вдохновляло нас на сопротивление катку Нового Мирового Порядка.

Инструментом реализации замыслов прорабов строительства этого самого порядка была «самостийная» политика страны, которую сконструировали на той части России, в которой я родился и вырос. На бытовом уровне эта «самостийная» политика выражалась в агрессивной антирусскости. Люди, еще не утратившие русского духа, в очередной раз испытали ощущение унижения и растерянности - тем более, что щипки и пинки производились руками тех, кого мы привыкли считать своими братьями.

Новый Порядок этот ассоциировался с унижениями, а Сербия ассоциировалась с теми, кто пытался противостоять этому порядку - следовательно, Сербию мы воспринимали как борца против тех, кто нас разорил и унижает.

То, насколько Сербия, существовавшая в моем сознании, отличалась от того, с чем мне довелось столкнуться еще на украинско-венгерской границе - вначале приводило в недоумение. В этом нет ничего страшного - ибо идеал всегда отличается от реальности, так что, Слава Богу, до катастрофы дело не дошло. Да и вообще, разрушение каких-то иллюзий вовсе не обязательно должно приводить к душевному опустошению: как часто бывает, что теряем-то мы на самом деле всего лишь металлический топор, подложенный кем-то под корабельный компас.

Уж на сам ли я его туда подсунул?

Как бы там ни было, нужно выравнивать курс, сверяясь с подсказанными картой ориентирами.

***

 

Наш «ситроен» ехал по дороге вдоль Скадарского озера и на подъезде к приграничному городишке Тузы радиодикторша сообщила такое, от чего мне захотелось буквально провалиться сквозь днище автомобиля:

«... И РУСЫ УБИВАЮТ СЕРБОВ. Русские военные из KFOR-a убили троих сербов в Корминяне около Каменицы, пытаясь предотвратить их нападение на пятерых безоружных албанцев. По сообщению пресс-центра международных сил, русские ответили огнем на открытую пальбу, а в перестрелке погиб и один албанец. Вот как развивались события:

Русские на контрольном пункте в Корминяне услышали стрельбу. Когда они прибыли на место происшествия, то обнаружили трех вооруженных сербов, которые били двоих раненых албанцев, а один был уже мертв. Когда русские стали приближаться, сербы открыли огонь, на что русские ответили и убили всех троих. Детали еще не установлены, однако похоже на то, что пятерка албанцев была в автомобиле, который остановили вооруженные сербы. Потом эти сербы открыли огонь по автомобилю, и не пострадавшие двое албанцев, не раздумывая, бросились вон из салона и спаслись бегством. Корминяне находится в зоне ответственности русских подразделений. Населено преимущественно сербами...»

Вот так. Сознавать можно все, что угодно - кто-то прав, кто-то не прав. Скорее всего, сербы были в этой ситуации не ангелами. Но все это можно лишь осознавать. Кожей же я ощутил совсем другое: «Вот. И вы тоже. Оккупанты.»

Это надо же! Мало того, что сдали их на растерзание бомбардировке, вынудили Милошевича в очередной раз капитулировать, а теперь вот еще это.

В сербской среде ходит один апокриф о визите Черномырдина к Слободану. Согласно этой легенде Черномырдин, придя в кабинет председателя Милошевича, сел за стол напротив Слобы и, после паузы, просто взял и счистил все, что было на столе - на пол

- Вот так, - объявил «миротворец», - будет со всеми вами, ели ты не подпишешь капитуляцию.

Как известно - подписал.

Потом, правда, был марш-бросок к Приштинскому аэропорту в Слатине.

Продут года, быть может даже десятилетия, когда прояснится, наконец, смысл этого марша. Все займет свои места. Станет ясно - что это? Героический поступок, достойный воспевания или просто один из ходов многоходовой комбинации. 

Для того, чтобы понять, о чем идет речь, достаточно представить себе эдакий Глоб.Испол.Ком, проводящий свое заседание.

«Вот, товарищи из Вашингтонского руководства решают проблему стабилизации энергоинформационного пространства своего сектора контроля при помощи сценария под условным девизом: «Ликвидация гуманитарной катастрофы». Товарищ из Вашингтонского руководства уже доказал целевой группе, что он – «натурал[7]», теперь же сокрушение чудища, сконструированного при помощи товарищей из Белградского руководства, этот товарищ заработает имидж рыцаря, добивающегося справедливости. Имидж «святоши» был бы несвоевременен, а вот именно такой вот грубоватый рыцарь, которому ничто человеческое... думаю будет в самый раз. И мужество есть, и справедливость.

Впрочем, чтобы товарищи из Московского руководства не казались окончательно «опущенными», почему бы не позволить им какого-нибудь красивого жеста. Необязательно, чтобы этот жест вносил изменения, требующие утомительных корректив. Зато пусть будет эффектно. Люди любят эффекты. Люди не запоминают фактов. Не понимают и не запоминают. Люди запоминают лишь свои впечатления. А для того, чтобы знать, что же у них в голове отпечатается, нужно эти головы заблаговременно превратить в пресс-формы. Потом заливаешь туда эмоций, а они, остывая, как раз и примут нужную форму. Нужный, так сказать отпечаток. Производственный процесс требует квалифицированный обслуживающий персонал.

Для того мы с вами здесь и собираемся».

Стоп.

Фантазирования на эту тему начинают вызывать какую-то подозрительно странную эйфорию. Это пьянящее вдохновение, наверное, сродни мазохистскому пороку. По крайней мере размывается граница того, что явственно. Прямо наваждение. Уж не от лукавого ли это? Зачем ему нужно, чтобы мы так мыслили? Зачем направлять мысли в это русло? Даже не просто мысли, но строй мысли. Но строй мысли настраивает душу. Душевные состояния приуготавливают почву для соответствующих духовных состояний. А разум, зараженный глобальным скепсисом, перестает верить и доверять уже не просто тому, что происходит вокруг, но и тому, что происходит внутри. Человек перестает верит другим - и перестает верить в том числе и себе. Может ли такой человек - человек не верящий ни во что - верить в Бога?.

Нет сомнения в том, что искаженная страхом лжи картина мира, поселившаяся в сознании новоиспеченного нигилиста, будет допускать гипотезу о существовании Творца, но... вера это ведь не гипотеза, а способность пребывать в молении. Может ли душа, пораженная вирусом болезненного вдохновения, эйфорию излечить в покаянии? И остается ли в душе нигилиста - который (ради безопасности) выжег внутри себя все «привязки к привычному (навязанному) восприятию картины мира» - место для Духа Святого?

***

 

В Цетинье я впервые ощутил то, что нынешние психологи-«душеведы» называют «синдромом заграницы». Синдром сей проявляется в том, что человек опьяняется каждой мелочью, олицетворяющей «заграничную жизнь». Начинаешь любить эти городишки за то, что они такие малюсенькие, что домики – чистенькие, а дорожная разметка – желтая.

В киноклубе городка, населением в пятнадцать-двадцать тысяч, проходила неделя ретроспективы фильмов Андрея Тарковского. Был выпущен соответствующий буклет. Это было уже слишком! В маленьком городке была духовная семинария, FM-радиостанция, издательство православного культурно-воспитательного журнала, собственно культурный центр и, что самое главное, монастырь, в котором хранилась нетленная десница св. Иоанна Предтечи.

Ежедневно к монастырю подъезжали автобусы, привозившие паломников – как правило, сербов, рассеянных по «независимым» республикам экс-Югославии. Надо сказать, что самих жителей городка Цетинье на богослужениях в монастыре в будние дни было немного – не более десятка-другого человек.

Поскольку я приехал сюда для прорыва информационной блокады, то мне предложили помочь Марии в подготовке радиопрограмм из цикла «Маjка Русиjа».

Мария – профессор сербской, хорватской и русской литератур. Ей немногим более двадцати, поэтому ничто не мешает мне потешаться над профессоршой-Машей, как я ее дразнил. Слово профессор у них тут «в Европах» воспринимается не так, как у нас. Профессор – это просто дипломированный преподаватель. Маша учит меня сербскому языку, а я рассказываю ей о геополитических интригах. Сейчас мы готовим передачу о том, как отреагировали на Украине на NATO-вскую бомбардировку. 

Естественно, что разговор в студии переключился на российско-украинские взаимоотношения. В том, что плеяда незалежно-самостiйних вельмож типа кравчуков-шушкевичей является плодом коммунистической номенклатуры никто не сомневался. Очевидно для черногорских журналистов и то, что всяческие РУХи[8] просто являются инструментами, при помощи которых старая гвардия переоборудовала исполкомовские кресла в государственные троны. Точно также понятно, что в геополитическом масштабе происходит просто процесс разрушения всех тех госформирований, которые до сих пор не перетопились в «однородном цивилизационном пространстве» Глобальной Империи.

Как уже отмечалось, в Югославии тема Нового Мирового Порядка обсуждается уже давно. Поэтому та информация, которая для русского читателя лишь недавно начала перекочевывать со страниц праворадикальных изданий в православную прессу, тут уже воспринимается как нечто, что само собою разумеется. Этот набор аксиом умещался на одной страничке машинописного текста:

«Идеологической базой т.н. Нового Мирового Порядка является триада: «Мир, Справедливость, Целостность Творения». Под «справедливостью» подразумевается «новый единый всемирный экономический порядок», под «миром» - «новый общественный порядок», а под «целостностью» - «новый экологический порядок». Вышеперечисленные порядки объединяются в один глобальный суперпорядок, «основанный на международном праве и охраняемый необходимыми средствами».

Действия правовых механизмов (так называемые «правила игры») поддерживаются при помощи средств тотального контроля и средств силового воздействия. Одной из наиболее эффективных форм силового воздействия является «превентивный удар». Одним из пропагандистов идеи упреждающего удара является нынешний глава гражданской администрации оккупированного Косова месье Бернар Кушнер. Кушнер принадлежал в свое время к международной шпионской организации «Лекари Без Границ», в составе которой, к примеру, в 1984г. работал в лагерях афганских моджахеддинов.

Суть идеи превентивного удара заключается в том, что если некое государство является потенциальным дестабилизатором, то в целях поддержания установившегося равновесия оправдывается упреждающая агрессия – как меньшее зло, меньшая кровь. Более мягким вариантом поддержания «правил игры» оказывается чисто финансовое воздействие, обваливающее экономику режима, временно вышедшего из-под контроля.

Для того чтобы оправдать агрессию в глазах «общественного мнения», необходимо создать прецедент. Наиболее простой и классический способ – это спровоцировать нарушение «прав человека». Причиной «нарушения» этих самых «прав» в самом общем случае является  «злая недемократическая идеология». (Неокоммунизм, исламский фундаментализм, православное «мракобесие», неофашизм). Воплощением «злой идеологии» является недемократический режим, олицетворением – «злой диктатор». Т.о. именно «злой диктатор» является гарантом нарушения «прав». Следовательно, он является «универсальным пугалом», эдаким Дамокловым мечем, нависшим над близлежащими демократиями.

Уровень «всенародного порицания недемократического режима» зависит от того, насколько в данной стране унифицированные «общечеловеческие ценности» вытеснили традиционные понятия. В результате образуется идеология однородного пространства без границ,  в котором действует ничем не ограниченная «свободная» рыночная экономика».

Это они тут, в Югославии, знают и без нас. Потому-то и интересовала черногорцев мотивация анти-московства, декларируемого украинскими правыми. Я заранее предупредил, что все нижесказанное может оказаться, на самом деле, просто красивым мифом. Но журналистов православного агентства СВЕТИГОРА как раз и интересовали идеологические модели как таковые.

Одно из толкований мифа украинских правых выглядит так:

Как православный христианин, украинский национал-социалист отдает себе отчет в том, что же на самом деле происходит в мире. В этом смысле не следует смешивать воедино РУХ-овских национал-демократов, являющихся просто инструментом разрушения русско-украинского единства (и выброшенных сейчас за ненадобностью); социал-демократов, оплачивающих это разрушение, и  ультра-правых, также стоящих на анти-московских позициях.

Украинский национал-социалист понимает, какова же сущность Атлантической Империи, воздвигаемой на руинах некогда христианских государств. Империя – это, всего лишь, инструмент, при помощи которого достигается тот или иной уровень контроля (А также тот или иной уровень порабощения). Противоборствовать Атлантическому монстру может либо Православная Империя, либо конфедерация национально-религиозных государств. Поскольку одним из главных идеологических требований является неприятие Глобализма в любых проявлениях, то украинские ультра-правые допускают альянс с исламскими фундаменталистами.

Поскольку же Московская Империя как инструмент противоборства неэффективна в противостоянии цивилизаций, то нужно искать другой выход. Московская Империя, по убеждению украинского национал-социалиста, не просто малоэффективна в деле борьбы с Глобальной Империей, но и опасна, ибо власть в самой Москве находится в руках тех, кто готовит строительную площадку для Архитектора Вселенной – Мошиаха.

Очевидно, что согласно данной логике, общество, пытающееся противоборствовать Атлантической цивилизации должно представлять из себя конфедерацию национальных религиозных государств – как православных, так и исламских. Эдакое Движение Неприсоединившихся–II. Москва представлялась таким же Вавилоном, как и другие административные центры всемирной Хазарии, поэтому Украине и необходимо было отколоться от России.

Попытка установить на древнерусских землях Украины особое цивилизационное пространство привела к авантюре с созданием Патриархата Киевского и всея Украины-Руси. Обратите внимание: «и всея… Руси»! Но потом вдруг оказалось, что штурм Киево-Печерской Лавры, побоище на площади перед Софиевским собором – это просто фрагменты многоходового спектакля, когда бойцы УНА-УНСО, молотящиеся с «москальскими попами», были просто актерами массовок.

Вот и пан Марчук[9], наверное, хотел как лучше: чтобы вырваться из империи нефтерубля и, в то же самое время, не попасть в ловушку империи электронного доллара. Войти в содружество железной дойч-марки?

Стоит ли гадать: кто чего желал? Видно – к чему все сие привело. Привело это к тому, что первым делом те, кто верит что что-то-там-такое-есть, посмотрели на безобразную сцену того, как попы друг дружку за бороды таскают, и решили себе: «да ну, его, это Православие! Невежество и грубиянство. То ли дело – …(подставить по вкусу)!?

И не успели опомниться наши праворадикальные борцы с масонcтвом (по их глубокому убеждению в данном случае фартуки масонов и погоны КГБ-истов были упрятаны под епископскими мантиями), как гениальный комбинатор Л.Кравчук объявил: «Незалежнiй Державi – Незалежну Церкву!» Еще через несколько лет на страницах газеты «Наша Вiра», выпускаемой «Киевским Патриархатом», уже не скрывалось, что в социальном аспекте стратегической целью «Украинской Церкви» является недопущение экспансии возрождающейся «Московской Империи».

Что же получается?

В начале 90-х Корчинский пытался противостоять Империи банкиров-ростовщиков, инкорпорировавшихся также и в Россию, а уже в конце 90-х духовные чада Кравчука сражаются против тех, кто пытается этой ростовщической Империи Нового Мирового Порядка противостоять. «Кравчукчи[10]» направляют неуемную энергию казачков против русских – тех, кто, по идее, является их органическим союзником в борьбе против Интернационала Банкиров.

Чешут казаки затылки – да поздно уже. Украину уже надежно схватили за рога, теперь норовят куда следует определить.

Если в начале 90-х идеологи УНА-УНСО сетовали на то, что мало, дескать, на Древнерусской земле осталось воинов – ибо измельчали все и выродились в гречкосеев и свинопасов, то теперь, на исходе тысячелетия, честный глаз вынужден будет отмечать уже другое: а ведь скоро и свинопасов останется не так, чтобы много. Да и те вырождаются в потребителей гамбургеров и резиновых изделий. Холопов, живущих на подачки Сороса, такое положение вещей устраивает.

Участие бойцов УНА-УНСО в гражданской войне в Грузии, Чечне и Югославии[11] на стороне, противоборствующей России, похоже, навсегда развело по разные стороны баррикад консервативные силы русской имперской ориентации и силы украiнсько-руськой ориентации. Не помог даже общий враг – NATO». 

***

 

Когда я наблюдал за политической жизнью в Черногории, невольно бросались в глаза те пропагандистские штампы, которые были хорошо знакомы по пробуждению национального сознания украинцев, осуществляемое «западенцами[12]», оплаченными соросовскими грантами.

Начиналось все примерно так:

«Мы – черногорцы, разумеется, не против сербов, но мы против Компартии Югославии. Убрать бы компартию…»

Первое время на волне антикоммунизма черногорцы-сепаратисты использовали довольно веские и взвешенные обвинения в адрес Белграда. СФРЮ[13] является закономерным плодом промасонского Королевства СХС[14], построенного вместо объединенного Всесербского Королевства. Большинство исследователей-патриотов убеждены в том, что корни бед нужно искать именно там – в 1918 году, когда династия Карадьжорджевичей узурпировала власть над всем сербским пространством, а Сербская Церковь была объединена вокруг Белградской Митрополии.

Это было роковой ошибкой. Церковь должна была объединяться вокруг древнесербского патриаршего трона в монастыре Печь Патриаршия. Тогда бы возрожденное Всесербское Королевство объединилось вокруг Колыбели Сербства – Косова поля. Если бы сербы тогда объединились вокруг Печи Патриаршей, то сегодня бы тут, как минимум, не было албанского большинства.

Но Эгзархом трона был митрополит Сербской Церкви в Черногории, имевшей тогда свою государственность. Сама долина Метохии, на которой располагается этот монастырь входила в состав Королевства Черногории. Конкурентом Карадьжорджевичей на престол был черногорский король Никола.

Поэтому в целях укрепления централизации южнославянского государства, энергичный принц Александр I Карадьжорджевич и проводит ряд преобразований, большинство из которых впоследствии аукнулись национальной катастрофой.

За основу государства была взята французская модель «политической нации» - единство вокруг языка вне зависимости от духовной системы ценностей. Югославский эксперимент – это попытка переплавить мусульман Боснии, католиков Хорватии и Словении, православных сербиянцев и черногорцев, а также македонцев в синтетическую югославскую нацию. Больше всего от эксперимента досталось Сербам, которые, подобно русским, ощущают себя лишними людьми в отколовшихся самостийных государствах. Во всем, естественно, обвиняют сербов.

 

И вот уже династическая ревность между сербиянцами и черногорцами дошла до того, что черногорские сепаратисты отреклись от Сербства, назначив себя «настоящими потомками древнесербской державы», в отличии от сербиянцев, которые представляют собою ассимиляцию небоеспособной части сербов-беженцев с уграми и валахами. В то время, как настоящие потомки Древнесербской Державы – это, как раз и есть современные черногорцы.

Все дело в том, что в «украино-руськой» пропаганде отрабатывается абсолютно такая же модель: часть древних русичей ушла на север, смешалась с уграми и тюрками – и так получились москали. Москали, которые узурпировали себе гордое имя русских. А настоящие «руськие» – это, как раз, современные украинцы. Даже не все украинцы, а те, кто жил на территории Литовского княжества, которые в отличие от москалей не одичали, а сохранили европейский дух, якобы присущий Древнему Киеву.

Вообще-то сербиянцами называют жителей Средней Сербии. Это понятие чисто географическое. Язык черногорцев не отличается от принятого сербами за литературный, а является диалектной вариацией.

Язык требует отдельного разговора. Язык – это, как правило, центральная часть «национальной политики».

Как известно, непревзойденным виртуозом по части курирования «национальных политик» была Австро-Венгрия. Конец XIXв. – это и конец могуществу Османской Империи. Дабы безраздельно господствовать на Балканах, Австро-Венгрия должна была нейтрализовать сербов. Нейтрализация проходит в несколько фаз: расчленение; стравливание друг с другом; и, наконец, «миротворчество».

Обычно принято обвинять титоизм в создании «синтетической» нации «боснийских мусульман», но первый камень был заложен еще задолго до того, как сербский этнический простор был расчленен коммунистами Югославии. В отличие от арнаутасов,[15] которые испытали на себе вынужденную албанизацию, боснийские сербы-мусульмане говорили на том же языке, что и сербы-православные. А их фамильные имена часто недвусмысленно говорили о чисто сербском происхождении. Наиболее эффективным становится то, что максимально просто. В Вене напечатали учебники сербского языка, который вдруг стал носить имя «бошнячки[16]».

С хорватским языком случай был более сложным. Покатоличенные сербы-униаты (так же, как и галицийские украинцы), наряду с тем, что остаются в той же самой языковой среде, ощущают свою принадлежность уже другой общественной формации, а неосознанный стыд вероотступничества искал какого-то логичного самооправдания. Жители Крайины – сербы-униаты ощущали себя окраиной уже не Сербии, но Хорватии. Хотя говорили на  сербском языке.

Тогда мыслители из генштаба находят гениальное решение: ради усиления австро-хорватского влияния в сербских землях Крайины и Боснии, по Венскому договору сербский литературный язык был принят для употребления хорватами. Маскировкой послужило двусоставное название языка – сербско-хорватский (или хорвато-сербский).

Сербы униаты интегрировались в хорватскую среду и уже не ощущали себя отколовшимися от Сербства. Напротив, православные воспринимались как «греко-восточные схизматики», гордо и безсмысленно противопоставившие себя мировому Римо-католицизму.

Следующим шагом была акция, предпринятая сараевским надбискупом Йосипом Штаднером – на искоренение среди покатоличенных сербов самого имени сербского. Римокатолическая акция увенчалась «Всехорватским католическим конгрессом» в Загребе в 1900г., когда римокатолику запрещалось называть себя сербином: «римокатолик может быть лишь хорватом». Ватикан не признает сербов[iv].    

Следовательно, широко распространенное мнение о том, что «хорваты – это просто сербы-католики» не совсем верно. Хорваты – отличный от сербов этнос. Но в хорватскую социокультурную среду было интегрировано множество сербов-крайинцев. Зато сейчас, когда жители Хорватии, чьи деды еще помнили Православие пишут латиницей – это уже даже не хорвато-сербский язык, но всего лишь хорватский.

Сербская история недвусмысленно показывает, что нация не может трактоваться как языковая общность. Однако сейчас идет полным ходом подготовка к тому, чтобы узаконить термин «черногорский язык». Несложно просчитать: как это будет сделано. Вначале, где только можно заменят «в» на «у», потом вытащат из языка латинские заимствования и сменят их на старославянские и – наоборот, слова, пришедшие из турецкого сменят на слова из итальянского. Потом нашпигуется речь характерными для местности присказками и словечками – и будет уже отличный от сербского «язык».

А пока montenegrini[17] плавно перешли на латиницу.  

По аналогии с тем, как «экономическая» платформа украинских «самостийников» сводилась к заклинанию: «Не хотим жить как в Москве, хотим так – как в Польше!», так и в Черногории переориентировали телевидение с Белграда на Загреб, мотивируя это тем, что: «Не хотим жить как в Югославии, хотим так – как в Хорватии!»

Закончилось все уже радикальным:

«Во всем виноваты сербиянцы. Со своим Слобой!»

Следовательно:

«Даешь отделение и интеграцию в Мировое Сообщество!»

И уже можно встретить знак «либералов»: правая рука с оттопыренными указательным и большим пальцами. Так, чтоб напоминало литеру «L».

***

 

Вне сомнения, существуют особенности в поведении черногорцев и сербиянцев. Но различия эти обусловлены только лишь тем, что жизнь Черной Горы, практически не покоренной турками, отличалась от жизни сербов Крайины, которых Австрия использовала как живой щит против Оттоманской Империи. И от сербов многострадального Косова и Метохии. И даже от сербов Шумадийи, обретших независимость относительно рано.

Тип поведения формируется и образом жизни и направленностью стремлений. В этом смысле понятно, откуда берется обоюдно насмешливое отношение свинопасов Воеводины и горных стрелков Черной Горы.

***

 

В летнем кафе, расположенном в скверике здания, бывшего когда-то Русским консульством, мы с Олегом и Машей-профессоршей встретили Радо, который приехал на родину своих предков из Америки:

- Надоели мне эти «солитеры», - так сербы называют небоскребы, - и вообще… В Чикаго идут тяжелые кровопролитные бои, - явно декламировал молодой дьякон, - жертвы этих боев, будучи уже давно покойными, все еще продолжают смеяться перед телеэкраном. Или же плакать перед ним. Какая радость, что я бросил этот город живых мертвецов ради леса, в котором соприкасаешься со смертью. Пусть даже и сея ее.

Захмелев от стопки ракийи и бутылки пива, крепкий молодой черногорец начал бахвалиться:

- Да, в Вуковаре всякое было… Но что характерно: какой нибудь сербиянец застрелит усташа – и потом, после боя этого студента всего прямо выворачивает наизнанку. То ли дело мы – черногорцы. Черногорец не то, что из пушки[18], этими вот руками заколет врага – и ничего!

Маша тоже слегка опьянела и, схватив сигарету, впилась восхищенным взором  в героя. Я с укоризной глянул на сигарету, и девушка слегка смутилась. Радо продолжал:

- Это потому, что мы живем среди скал. Наши сердца – как кремень. Мы – черногорцы привыкли к смерти и к войне! Нам она – ни по чем. А сербиянцы – уже не то. Но нас черногорцев мало осталось – в десять раз меньше, чем сербиянцев. Потому что как война – так черногорцы – вперед! К оружию соколы! Оттого то нас и гибло столько. Вот и теперь. Слобо сказал – даешь Великую Сербию! И кто воевал? Черногорцы. А сербиянцы свиней пасли и продавали на базаре мясо. Мы воевали – и в Крайине, и в Боснии, а они наживались. Теперь мы решили: хватит!

Я подумал: «И вам теперь наплевать на то, что рядом лежит оскверненное Косово Поле?»

Олег решил притормозить «поливы» своего друга:

- Так что, ты с войны ничего себе не привез? Что Аркан вам не отдавал квартал на три дня?

Речь шла о том, что отвоеванные у противника кварталы отдавались бойцам добровольческих подразделений Желько Аркана в качестве приза. Радо закручинился, но Олег решил его растормошить и пошел просить бармена, чтобы тот поставил «Поручика Голицына», которого рус носил в кармане. Труженик сферы услуг отказал Олегу, на том основании, что мы своими русскими песнями распугаем всю клиентуру. Немного поодаль стоял биллиард – и теперь собирался народ. 

Радо развез нас по домам. В салоне произошла небольшая дружеская перебранка по поводу того, какую музыку слушать? В магнитоле играли песни группы Doors (и молодая профессорша «требовала продолжения банкета…»), а Олег запротестовал и умудрился воткнуть кассету с эмигрантским «шансоном». Черногорцы неплохо понимали по-русски, поэтому их возмутила тематика песен. Но Олег перешел в контратаку, утверждая, что:

- Да, это точно ты подметил, что ваши черногорские сердца как камень… Дубовые ваши сердца и безчувственные. Да и как вам почувствовать чужую боль? Как вам ее заметить? Вы же со всех сторон горами окружены – оттого-то для вас ничего в мире и не существует. Кроме вашей Црной Гори! А мы живем среди просторов. Оттого и душа русская – необъятна! Как и песня наша. В которой есть место и для изгоев. А… вам этого не понять.

Молодой дьякон-черногорец поступил очень мудро: он не стал ничего доказывать Олегу, а просто пригласил его на «козленка в молоке», которого обещал приготовить после поста.

Тем более, что был важный повод: приближалась Слава, которую прославлял Радо. Кстати, то, что сербиянцы и черногорцы являются ветвями единого сербского народа доказывается еще и тем, что эти народы имеют отличительную особенность – прославление Крестной Славы.

 

Содержание 1.1  1.2  1.3  1.4  1.5  1.6  1.7      2.1  2.2  2.3  2.4  2.5  2.6  2.7       3.1  3.2  3.3  3.4  3.5  на главную