Евгений Проворный. Рассказы.

Евгений Проворный
Рассказы

[ i ] [ 1 ] [ 2 ] [ 3.1 ] [ 3.2 ] [ 3.3 ] [ 3.4 ]

ЗАПИСОЧКИ (2).

***
В моём дворе сейчас находится труп. К соседу зашёл приятель — выпить водочки — и умер…
Смерть ходила где-то тут по нашему двору, заглядывала в окна, принюхивалась к запахам — оценивала. Наверное, и на меня посмотрела: экий молодец, сидит пишет что-то… Пусть…

***
Сегодня прохаживался без дела на подступах к рынку, в рядах, где люди продают то, что хоть как-то может их прокормить: старые книги, одежду, инструменты, принадлежности… Запомнился один молодой человек — он стоял самый первый в ряду: чересчур скромная одежда выделялась чистотой и аккуратностью. Бедность и боль. Разложенные книги осиротело и неулыбчиво лежали на клеёночке, как бы извиняясь за своего продавца. А продавец отчаянно втыкал в мимо проходящих людей свой гордый взгляд, сквозь который мутным светом сочились затравленность и обречённость. Он уже знает, с какой бодрой улыбкой надо отвечать, если подойдёт вдруг бывшая одноклассница с раскрытыми от удивления глазами; в какой позе нужно стоять, чтобы идущие по ряду симпатичные девушки не думали о нём, как о парне, которого бедность обломала на корню… Я хотел было остановиться возле него — некоторые книги мне показались интересными — но сдержался: наверное, он бы помер со стыда. На мгновение я чётко представил его родителей. Отца, который везде и всюду ходит только пешком, мать, которая каждый вечер беззвучно, чтобы никто не услышал, плачет на кухне…
Я больше не хожу по этому ряду. Я боюсь вновь увидеть там самого себя.

***
Я хочу иметь имя. Назовите меня Богом, дураком, животным… Просклоняйте меня, поставьте в нужный падеж, измените окончание во мне, отсеките суффиксы и приставки — и останется дивная основа. Я — словарное слово, исключение из правил — из-за меня куча ошибок, запоздалые слезы и низкие баллы. Читайте меня: коверкая слоги, глотая согласные, не выговаривая шипящие или, вообще, опуская по ходу чтения, преклоняясь перед контекстом, — но читайте, удивляясь древнему славянскому корню и одновременно восхищаясь моей востребованностью в языке — востребованностью неологизма. Подарите мне силы быть глаголом в жизни, прилагательным — в любви и точкой — при смерти.
Поломанным пером, царапая по пожелтевшей бумаге — напишите меня.

***
Такие слабые люди, как я, обязаны становиться великими или не рождаться вовсе.

***
Возле своего дома я поймал вора. Он хотел украсть кусок рельсы. Мелочь. Но так или иначе — он вор. Я вывел его со двора. Он смотрел жалостливо и говорил, что на хлеб не хватает. Врал. Притворялся. Я это понимал. Также понимал, что даже за эту мелочь его следует проучить… Ударить я так и не смог. Трус. Интеллигентская размазня. Баба в штанах. Никчема… Это я не о нем. Но и не о себе. Ведь я не трус: сильный не поднимет руку на слабого. Я не размазня: воспитанный человек не станет опускаться до банального мордобоя. Я, как настоящий мужчина, сумел принять решение и отреагировать на ситуацию: прогнал вора со двора. Браво! Умница! Звучат аплодисменты. Слышатся отдельные пискливые выкрики несдержанных дам: “Вы герой! Храбрец!” Скромно отмахиваюсь: да бросьте, так поступил бы каждый. Как реакция — аплодисменты переходят в бурные овации. Замечаю, как вносят лавровый венок. Мне. Лучшие люди страны в первом ряду восхищенно смотрят в мою сторону, обсуждая этот поступок. Входит Президент. В его глазах торжественные слезы. Длинная речь Президента заставляет всех умолкнуть. Я в это время стою на сцене и мне видно, как за кулисами выстроились в ряд руководители крупнейших держав, чтобы поздравить меня. Многие из них заметно волнуются…

***
Пожалейте бедного Женечку. Слабого и беззащитного. Робкого и неумелого. Бросьте ему кусочек жалости: пусть он обгложет и обсосёт её. Женечка просит милостыню, протянув свои шершавые от совести лапки, — подкиньте ему горсточку вашей любви и с иронией поглядите, как он, дрожа, будет пересчитывать её, не веря своему счастью. Женечку жалко. И он жалок. Не судите его. Он давно уже осудил себя.

***
У нас счастье: дедушка наконец-то захотел “по-большому”. Словно приказ, звучали для нас его невнятные слова среди ночи: “В туалет...” Как будто не было нашего сна, как будто родина была в опасности, как будто сейчас мог наступить конец света - мы разом вскочили с постелей. Действовали четко и слаженно, каждый знал свою роль: я поднимал дедушку, мама мчалась за ведром, отец разворачивал специальный стул; шесть, семь, восемь секунд - и наш подопечный сидит на своем троне... О, эти меткие шлепки дедушкиного продукта о дно ведра, как приятно они ласкают слух, как непроизвольно наши губы растягиваются в улыбку Христа, когда в душе все поднимается, хочется встать, подойти к старику и, по-свойски похлопав его по плечу, сказать: “Снайпер!” “У-ух, у-ух...” - кряхтит дедушка, сидя на стуле, он и сам не скрывает радости от того, что в этот раз успел почувствовать вселенский позыв и вовремя, по-военному, оказаться на своем месте. “Молодец, дедушка!” - поют наши сердца, и дом наполняется неслышным постороннему уху гимном во славу Успевшему...

***
Открыл книгу одного скучного, но очень известного у нас писателя. До меня ее никто не открывал! Клянусь! Большинство страниц так и остались чуть приклеенными одна к другой. От книги пахло так же, как и от престарелой девы...

***
Вчера в черновике записал: “Люди любят меня.” Потом подумал и зачеркнул.

***
Дедушка умирает. Спрятанное под одеялом тело шумно вдыхает в себя ничего не понимающий воздух и отчаянно борется за жизнь. Я боюсь подходить к этой кровати, и все простыни, покрывала, подушки и одеяла на ней мерещатся мне траурными лентами в венках. “Дедушка, тебе больно? Я никогда не любил тебя...” Сейчас его открытый рот - безобразно-рваная рана - не может издавать членораздельных звуков, кроме тяжелого дыхания, наполняющего, словно яд, наш дом... “Дедушка, тебе больно?..”

***
Многим кажется неудобной одна моя мысль: “Если у тебя есть деньги - вот это жизнь! Если у тебя нет денег - тогда это духовная жизнь...”

***
Прежде чем подумать - скажи... не напутал ли я чего-нибудь? Нет. Чтобы избежать излишества и зауми всякой мысли, предупреди ее простым, как нож, чудо-словом “согласен”. Словно ответ на экзамене, словно речь под присягой, твое “согласен” со звоном отдается в собственных мозгах и уже через секунду: “Нет! Нет! Подождите, я не согласен!” “Поздно “ - как будто это матерное слово, шепотом отвечают тебе. “Поздно” - отточенный меч безысходности рассекает твою непутевую голову. “Поздно” - тычут в тебя пальцы с грязными ногтями и насмешливо сплетаются в недвусмысленный кукиш... Боги исступленно качают головами, матери укоризненно молчат, любимые упрямо не плачут. Твои руки ищут виноватого и находят собственную шею. А-а-а-а! До этого такие слабые пальчики показывают сейчас самурайскую силу и жесткость. Ладошки потеют, шея, непривыкшая к насилию, неумело выскальзывает из липких объятий; воздух вдруг весь превращается во звук, вдыхать который уши наотрез отказываются: “Прежде чем подумать - скажи... Скажи...”

***
Вчера мама прибила моль книжкой Чехова.. Сгодилась классика!

***
Я скучаю по своей любви. Я так редко бываю откровенен. Святая скука, скучная откровенность и искаженное счастьем мое лицо... Я скучаю. Белокурые нерасчесанные волосы, чуть стоптанные чешские босоножки, мамины привычки, приобретенные недостатки и моя снисходительная небрезгливость. Когда это было? Когда будет? В гостях ты приветлива и радушна, прощаешь мои неподстриженные ногти и позволяешь мне два раза улыбнуться какой-то Вале, уминающей с аппетитом салаты и кислую капусту. Осознавая свою неповторимость, соглашаюсь остаться ночевать у тебя... Первый опыт борьбы, хрестоматийные поцелуи и после - нехвастливые разговоры с друзьями-хорошистами... Ведь я скучаю по любви. булочное прошлое, пустынное настоящее и маяковское будущее - все они угодливо сортируют для моего сознания глобальные примеры вечной любви...

***
Я одинок, но счастлив. Счастлив одиночеством и сильным желанием жить. Кто еще может похвастаться подобными пороками? Или что? Одинокой и счастливой может быть лишь столица богатого и сильного государства. Ежедневно город рождается и умирает, по-детски боясь творить добро, наивно полагая, что добро - это и есть самое большое зло. ну да Бог с ним. Одиночество добро не предусматривает - эта форма жизни рождает либо большую смертоносную любовь, либо войну, что, в принципе, одинаково. И по сути, и по силе. Итак, граждане, голосуем за любовь! Те же слезы, та же ненависть, та же победа и та же власть - прекрасно придуманная война заранее побежденных противников... На виселицу тех, кто презирает одиночество, кто попирает его права, кого раздражает созидательная мощь одинокого человека! Отделимся, расстанемся и уединимся, чтобы обеспечить близким людям счастливое и пронзительно-долгое одиночество.

***
Был в гостях у одной молодой семьи. Вжавшись в диван, наблюдал уют и доброту этого дома. Искреннее взаимопонимание супругов, незаметная сила их семьи по-хорошему отравляли мои мысли о цельной жизни мужчины и женщины... растерявшись от преподнесенного мне благополучия, я неожиданно ударился в излишнюю вежливость и глупую нетребовательность: “мне и так удобно”, “спасибо, я сыт”, “нет-нет, не мешаете...” Обалдевший и счастливый за этих людей, вечером того же дня я внес в свой список еще одну мечту...

***
Все продается.
Пощупываю пальцами вязковатую смелость, перекатываю в ладонях глиноподобную доброту, взглядом оцениваю колючую честность. Рядом на прилавке удобно расположились: узорчатая праздность, нарядная жадность и несколько видов красиво упакованной наглости... Заспанный продавец с утра по ошибке все путает, расставляя ценники не на свои места. Я нервно пересчитываю деньги, спеша воспользоваться оплошностью торговца...