От пятого вниз...

 

День не предвещал новостей, как и не гарантировал тривиальности предстоящего. Просто очередной день жизни жителя. Квартира на пятом этаже девятиэтажного дома. Сквозняков и телевизор. Консервативный пейзаж  эпохи надежд на внезапность.

-... Дроздецкий на правом фланге. Ждёт передачи... Очень настойчиво... Передачи всё нет...  Канадские защитники навязывают силовую игру... Когда же будет долгожданная передача?..

- Вот и я спрашиваю: когда же будет  долгожданная  передача? -  бормочет Сквозняков, исследуя газету с программой телепередач.

-...  Бросок... Передача... Ай-ай-ай! Будет удаление... Это  очень грубая игра, уважаемые канадские гости. Гости себя так не ведут...

Сквозняков нажимает на кнопки пульта дистанционного управления.  В различных  углах экрана меняются лейблы:  1...  7...  Какая-то птичка... Какая-то буква...

- Стоп!  Это интересно, а главное  - символично. По одному каналу немецкие танки давят русских солдат,  а по другому в это же время  русские танки  давят немецких...   Что  скажешь,  Reverendissime Amice? (Лат. «Достопочтенный друг».)

Каменный крот Гриша открыл один глаз, дабы оказаться в курсе событий.

- Здесь всё ясно.

- То есть?

Каменный крот, закрыл один глаз.

- Гриша, поясни.

Каменный крот открыл другой глаз.

- И то, и другое - всего лишь попытка оправдать баранов.

- Глубокомысленный ты мой, каких баранов?

- Все  народы - стада  баранов.  Войны затевают и ведут компании  близких друзей. Отсюда вывод: мир любви невозможен, пока существует дружба.

- М-да… Фундаментально... Иногда я от тебя больше, чем  в  восторге.

В дверь постучали.

- Войдите. Открыто.

Из прихожей доносятся звуки проникновения.  Минутная  пауза. Глазам Сквознякова предстаёт Оленька в длинной тенниске.

- Тебе не холодно? Как-никак, сентябрь.

- А я при куртке.

- Да? Неужели на улице так холодно?

- Нет, на улице дождь с градом.

- Серьёзно?

Сквозняков нажимает кнопку пульта дистанционного управления. На экране появляется улица с дождём и градом.  В  углу сияет лейбл: Extra muros 1.(Лат. “За стенами».)

- Ну ты смотри,  что вытворяют... О, вон, вон, побежал.  Да не тот,  с портфелем. Вон тот, которого сейчас троллейбус обрызгает... Гляди, я ж говорил, обрызгает...

Сквозняков отворачивается от телевизора.

- Кстати, чем обязан?

- Ну... я думала... может любовью займёмся?

- Это - завсегда пожалуйста, только сначала попьём чаю.

- А может, без чаю... Так, прямо сразу... Здесь...

Оленька снимает тенниску через голову. Остаётся в трусиках.

- Ну-ну... Если хочешь пить чай в голом виде, я не против.

Сквозняков встаёт  с  кресла.  Идёт на кухню разжигать примус (газ в доме, как, в общем-то, и во всём государстве, третий год отсутствует). Оленька обречёно отправляется следом.

- Жора. Зачем тебе чай? Ты же его терпеть не можешь.

- Не могу, - соглашается Сквозняков, -  Но это традиция...  Как говорит Антон, традиции нас  погубят...  Дьявол! Примус опять засорился. Оленька, подержи...

- Ой!

- Хорошо, что ты разделась. Ничего копотью не запачкаешь…  Если заваривание чая произойдёт успешно, (в чём я глубоко сомневаюсь), примем ванну. У меня с утра в ней кипятильник плавает, прямо как знал, что чистить примус предстоит.

 

-*-

 

Ремонт примуса  в полном разгаре.  На кухне появляется каменный  крот Гриша.

- Что, опять с ума сходите?

- Нет, - отзывается перепачканный пригаром Сквозняков. - Мы консерватизмом маемся.

- А-а... А я хотел вам предложить кипятильником чай заварить...  Ну, если консерватизм, то другое дело... Можете ещё в Мингазпром позвонить. Спросить, когда газ дадут.

Гриша запрыгивает на стол.  Пододвигает к себе  полную окурков  пепельницу. Заливает содержимое водой из чайника и начинает не спеша поглощать результат проделанного.

Сквозняков опускает руки и плюёт на пол.

- Всё пропало! Игла выгорела...  В общем… вы здесь пока будьте. Никуда не уходите. Оленька! Тебя это особенно касается. Я  к соседям за новой иголкой схожу.

- Как?

- Стремительно.

- Может, за новым примусом? - сомневается Гриша.

- Может, и за примусом,  - раздаётся из коридора за мгновение до  захлопывания двери.

Сквозняков на  лестничной клетке.  Звонит в квартиру напротив.  Дверь открывается. На пороге Антон.

- Привет. Что случилось?

- Пошли.

- Куда?

- Включай телевизор. Сейчас передача начнётся.

- Какая?

- Долгожданная.

- По какой программе?

- Extra muros 2.

- А что покажут?

- Обед каменного крота Гриши на фоне голой Оленьки и разобранного примуса.

- Тю-ю-ю... Что я, голых девочек не видел?

- Да нет, сейчас посещения начнутся. Я такую программу выписал.  Закачаешься.

- Любопытно.

Антон садится в кресло. Закуривает. Берёт в руки пульт дистанционного управления.  В углу комнаты включается телевизор. На экране  изображение с лейблом:  Extra muros 2.  Посередине экрана надпись: «Эпизод первый. I'art pour I'art».(Франц. «Искусство ради искусства».).

Сквозняковская кухня.  На столе Гриша. Доедает мокрые окурки.  Рядом на табурете голая Оленька. Нервно курит, поглядывая на часики. 

Стук в дверь. Оленька вскакивает. Бежит в комнату. Изображение перемещается следом. 

В коридоре отворение двери. На пороге два  странно прикинутых мужика. 

Оленька вскрикивает и прежнем темпом возвращается на кухню. Мужики направляются следом. Кухня. В  углу, на  табурете, перепуганная  Оленька  пытается  прикрыть  свои прелести  сорванной с окна  занавеской.  Занавески хватает, чтобы  прикрыть только нижнюю часть тела.

Посетители уже на кухне.

- Художников вызывали?

- Нет! То есть не знаю, - испуганно отзывается Оленька.

- Вызывали, вызывали, - подтверждает каменный крот Гриша, кивая головой.

- Тогда - здрасте. Меня зовут Канзакор. Художник стиля Вопрекизм.  А это Арим Анидор. Он - неоконформист... Чем будем заниматься?

- Искусством, разумеется, - сообщает Гриша, спрыгивая со стола.

- Понятно!

Мужик в униформе и белом пробковом шлеме выходит на середину кухни  и демонстративно откашливается.

- Итак! Существует набор предметов. Их всего сорок четыре. Но  в каждой картине их по четыре. Предметы, не получившие статус предмета, являются фоном. Единственное условие: зрителем не является видящий в предметах фона  предметы, имеющие статус предмета,  а критиком  не является задающий вопросы.  Безразличие ко всем видам искусства не  говорит о ненормальности,  а говорит о глубоком внутреннем переживании за  судьбу человечества.  Внешняя невозмутимость говорит о притворном желании казаться значимым в собственных глазах  во время отражения в их зрачках приятных женских физиономий. Приме...

На середине кухни появляется обвешанный  фруктами,  браслетами, пёстрыми ожерельями и ещё хрен поймёшь чем, второй мужчина.

- Ночная трава из-под машины,  освещённая голосом за  кадром.  Граница раздела сфер. Сфер влияния? Скорее, сфер восприятия. Дремучий лес.  Огромные деревья.  А в самом центре чащи - поляна.  Не смей  топтать чужой травы, тупая обезьяна!

- При чём тут обезьяна? - спрашивает первый оратор.

- Любит деревья... Буквально жить без них не может.

- А при чём здесь трава?

- А она беззащитна… и она мне дороже.

- Дороже, чем что?

- Ну-у-у…

- Быть может, деревья?

- Да нет!  Обезьяна... 

 

ГОЛОС ЗА КАДРОМ: «Внимание! Лес поредел, расступился,  охотник пред входом. А на пороге поляна-на-на-на»...

 

Оба посетителя исчезли. 

Оленька взирает на происходящее блюдцеобразными глазами. Антон поворачивается к Сквознякову.

- Очень мило. Что это?

- Начало.

- Ну, и к чему это? 

- Смотри. Самое интересное впереди.

Антон поворачивается к телевизору.  На экране судорожно одевающаяся Оленька. Из динамика доносится:

- Всё!… Говорила мне Маруся: он чокнутый. Теперь и сама вижу,  что чокнутый… реальный  полудурок... Чаю ему хочется... Традиции у него... И собака эта говорящая…  окурки  жрёт…  Порода Кальтенбрюннер. Где он  только такую собаку откопал?… Реальный крокодил... На крота похожа.

Оленька выходит на лестничную клетку. Вызывает лифт. Уже внутри.  Двери закрываются.  На стене вместо привычного ряда кнопок  всего две:  Vita activa (Лат. «Жизнь деятельная.») и Vita contemplativa (Лат. «Жизнь созерцательная.»).  Оленька в недоумении  стучит кулаком по дверям.

- Откройте! Какого чёрта!... Жора! Открой дверь... Пожалуйста... Эй, пидор! Ты меня слышишь?!  Ну открой,  пожалуйста... Открой  дверь, скотина, я тебя люблю...

Антон снова поворачивается к Сквознякову.

- Впечатляет. Sui generis flos juventutis. (Лат. «В некотором роде цвет юношества».)

- Я бы даже сказал:  Elekti  flos  juventutis (Лат. «Избранный цвет юношества»),-  соглашается  Сквозняков.

Тем временем экран телевизора гаснет.  Посредине  появляется  надпись: «Эпизод второй. Unio mystica». (Лат. «Мистический союз».) Изображение восстанавливается. Оленька сидит на полу лифта. Свет притушен. Чуть выше головы  на стене отчётливо видны кнопки с фосфоресцирующими надписями...

Оленька встаёт.

- Говорила мне мама: учи, дочка, английский. Будешь шлюхой-междунородницей, не в пример мне...  Ну что теперь делать?…  Э-э-эй, люди!… Вы что, все сдохли?! А-а-а?… Не хотите открывать, хоть подскажите, что  жать, а-а-а?... Уроды!!!...

Оленька сняла  туфлю.  Несколько  раз ударила ей о дверь и обречёно надавила  всей   ладонью   правой   руки   на   кнопку   «Vita  contemplativa».

В кабине лифта полный свет. Включился двигатель. Кабина тронулась вниз.

- Ну, в общем, угадала,  - шепчет Оленька, возвращая туфлю на  её обычное место.

 

-*-

 

Через некоторое время кабина останавливается.  Отворение  двери.  Ярко освещённый коридор.  На полу высечено:  «Unio mystica».

Оленька  покидает лифт. Коридор. Встречным  курсом перемещается  мотоциклист  без мотоцикла (в остальном - типичный мотоциклист). На шлеме надпись:  Creator spiritus. (Лат. «Творческий дух».)

- Здра-в-ствуй-те...

- Ага!

- Ска-жите, пожалуйста, куда я попала?

- Глупый вопрос. Здесь всё написано.

- А я неграмотная… и вообще такая дурочка, что вы не обращайте  внимания. Я кнопку нажала, какую-то, ну и... поехала, в общем...  Вниз, в общем…

- Понятно, бывает.

- Так где я теперь, собственно?

- На четвёртом этаже.

- А где квартиры, лестница?

- Ремонт. 

- То есть?

- Рабочие пришли к выводу, что будет лучше, если  всё, нафиг, замуровать. Остался  один коридор.

- А как отсюда на улицу?

- Нет ничего проще. Три вопроса и распрощаемся.

- Это обязательно?

- Это адекватно.

- Извините, вы  случайно Сквознякова не знаете? Вы с ним чем-то  похожи.

- Как же, знаю.  Замечательный был человек.  Можно даже сказать,  замечательнейший. Многоликости его не было предела. Он...

- Позвольте, а почему был? Он что, умер?

- Нет, он нас покинул. Лет шестьсот тому назад.

- Всё ясно (реально чокнутый)... Так бы сразу и сказали. Шестьсот лет, всё  нормально (помню, как вчера)... Ладно. Задавайте ваши вопросы. Только, чур, без всякой лабуды про сколько ног у синхродиплодока или  что у вас в левом кармане.

- Договорились.  Первый вопрос: какой фирмы гитара у гитариста  группы Queen Брайана Мея?

- Ну, это я знаю. А Сквозняков ещё говорит, что я круглая дура.  Самопальная у него гитара. Он её с отцом сделал из дуба, вопреки всем  канонам... Давай следующий вопрос.

- Как зовут лучшего ученика Фрэнка Заппы.

- Мужик, ты облажался. Я и про этот вопрос всё знаю. Джо Сатриани его зовут (Я, наверное, очень умная). Задавай последний вопрос.

- Как называется группа, солист которой из любопытства перепробовал все существующие на земле наркотики, чем и поставил рекорд для  книги Сгинеса.

- Off Spring - понял? Всё, показывай, где выход... Ну, ты смотри.  Я, оказывается, реально мегаспециалист по вопросам четвёртого этажа.

Мотоциклист без мотоцикла  начал  равномерно  расплываться. 

В голове у Оленьки звучит еле разборчиво: «Хочешь, ответь ещё на один вопрос, бесплатно поставлю прививку от инфекционного алкоголизма».

- Валяй.

- Какой бас-гитарист отличался высочайшим профессионализмом и,  несмотря на лавры, остался колобком.

- Jaco Pastorius, хотя прививку, наверное, не надо.

Через некоторое  время  расплывание  мотоциклиста переродилось в нечто. Этим нечто оказалась сияющая дверь на лестницу.

Оленька, не задумываясь, отправляется сквозь.

Позади два пролёта. Третий этаж. На ступеньках сидит плачущий мальчик в  белом балахоне (явно кришнаитского вида мальчик).

- Ты чего плачешь?

- У меня дедушка умер.

- Ну это ж надо… Сочувствую.

- Не стоит. У него кроме меня - никого . Наследство  теперь моё.

- Поздравляю… с гибелью дедушки. А давно это случилось?

- Минут пять назад.

- Так чего ты расселся? Телефон есть?

- Есть.

- Пошли позвоним, куда следует. Приедут, откуда следует, и заберут, куда следует.

- Не могу.

- Почему?

- Я боюсь.

- Что, мертвецов боишься?

- Нет, развоплощения.

- Это ещё что такое?

- Это метемпсихоз. Перетекание сущности из умершего в живого... Я не пойду. У меня дедушка был такой идиот...

- Минутку,  ты случайно не родственник Сквознякова?  Уж больно  ты на него похож.

- Нет.  Я не знаю, о ком идёт  речь.

- Ну ладно. Мне некогда. Ты дедушку не бойся. Он не  укусит,  ну, и  не  это… как его… ну… не развоплотится. Иди домой и позвони в  морг, или 03, или 02, или 01... Пожалуй, 01 не надо, у них с юмором туго… В общем, иди, позвони куда-нибудь.

Оленька спускается дальше. Антон опять разворачивается к Сквозякову.

- А это к чему?

- Этот,  который мальчик - Genius loci (лат. « дух места».). Самый натуральный. Он теперь на этой ступеньке всю жизнь просидит.

- А-а… А я думал - всё банальней. Mеmento mori (Лат. «Помни о смерти.»), и нема делов.

Между тем, экран снова погас. Посредине появилась новая надпись:  «Эпизод третий. Famulus & dominus». (Лат. «Слуга и господин».)

Третий этаж.

На лестничной клетке стоят,  держась за руки, двое. Человек в скафандре пожарника-ликвидатора со знаком «радиоактивная опасность»  на груди и годовалый ребёнок без одежды. На шлеме первого написано:  «Famulus». На  груди  второго - золотое  ожерелье  в виде надписи:  «Dominus». Глаза ребёнка закрыты.

- Ой, господи. Тут что, пожар?

- Нет, вечеринка, - отвечает тот, что в скафандре.

- А  зачем такой маскарад?  И уберите ребёнка с бетона,  он же  простудится.

- Нет,  он  не  простудится. В таком состоянии он себя отлично  чувствует.

- Да? Рассказывай! - С этими словами Оленька нагнулась и протянула обе руки к ребёнку.

- У-у-у, сейчас начнётся,  - только и успел сказать человек в скафандре.

Громовой раскат.  Огромная,  неимоверная  сила отбросила  Оленьку  прочь.

Вокруг тишина.

Пустыня. Звёзды. Месяц. Не очень светло.

Антон опускает очередной окурок в пепельницу.

- Нафиг? Жора, ты её угробишь.

- Спокойно, «зритель», всё под контролем.  Она безмятежна, как  никогда.

Оленька открывает глаза. Рядом на песке всё та же парочка.

- Ого!… Что вы со мной сделали?

- Это мегатранспортировка. Ты в сознании Сквознякова.

- Да?…  А где тараканы...

- Зачем?

- Я была уверена, что у него в сознании одни тараканы.

- Не знаю...  Тараканы, наверное, тоже есть, но я их ещё не видел.

- Великолепно! И что же теперь делать?

- Выкручиваться.

- То есть?

- Ну, я не знаю.

- А кто знает?

- Спроси у директора мира.

- Это ещё у кого?

- Да у него.

Человек в скафандре кивнул на младенца.

- Ну что ж... Эй, директор. Мне домой нужно.

Тишина, отсутствие какой бы то ни было реакции.

- Ты неправильно спрашиваешь.

- А как?

- Сними  всю  одежду,  встань  на  колени, руки приложи к щекам и закрой глаза.

- Вот ещё!

- Ну, как знаешь.  Пешком отсюда можно всю жизнь идти по прямой  и никуда не попадёшь.

- Да?… А ты, собственно, кто такой?

- Меня зовут Тиалтош.  Некоторые меня называют Свинцовый Пасечник. Некотор…

- А я тут причём?

- На этот счёт все вопросы - к нему.

Человек в скафандре снова кивнул на младенца.

Оленька раздевается.  Аккуратно складывает все вещи на песок. Встаёт  на колени. Закрывает глаза.

- Ваше Хреновое Величество отпустите меня, пожалуйста. Я имела в виду и вас, и вашего Сквознякова.  Хотите,  можете вопросы позадовать.  Мне домой нужно. У  меня дома чиж некормленый, завтра курсовой и вообще… сегодня вечером по SNC концерт Elastic-и передают.

Экран телевизора снова гаснет. Посередине появилась надпись:  «Последний эпизод. Homo lusor».(Лат. «Человек играющий».)

Тишина.

Прохладно.

Оленька открыла один глаз. 

Лестничная клетка.

На стене цифра «1» (вероятно, первый этаж.)  Рядом с лестницей, облокотившись одной рукой о ступеньку, возлегает удивлённый алконавт.

- Ты кто?

- Фрол.

- А я кто?

- Не знаю... Наверное, мать Тереза в молодости.

- А где директор?

- Какой директор?

- Голый.

- Не знаю… тебе виднее.

- Очень хорошо! Мерзавец все шмотки спёр...

- Сволочь натурально, - с кивающим пониманием.

- Эй, Фрол, ты в  этом доме живёшь?

- Да. Живу. И всегда жил. И буду жить. И сдохну. И…

- Тормози! А в какой квартире?

- Пятый этаж, квартира сто пятнадцать.

- Так чего же ты разлёгся?

- А я отдыхаю!

- Вот что, Фрол. Давай я тебе помогу, а ты поможешь мне...  Поднимайся. Пошли.

Оленька тащит алконавта по лестнице. Вокруг шарахаются очкастые пионерки, и роняют бидоны с молоком платкастые старушки.

- Что ж ты, Фрол, такой здоровый,  можно даже сказать, пожилой, а  валяешься в грязи, как студент после стипендии.

- А это жизнь меня так кидает.  Я раньше был профессор,  можно  даже сказать - полноценный член... общества, так сказать… возглавлял  кафедру, так сказать... Жил себе, жил.  Учёностью гордился, так сказать... Сберкнижку держал...  На гарнитур копил... А потом мне открылось...

- Ну и что тебе открылось (тяжелый ты мой).

- Как это что?!! Сущность бытия, разумеется!! - с этими словами пьяный Фрол в  очередной раз споткнулся и покатился.

- Ну прямо шаг вперёд, два шага назад, - заметила Оленька.

- Осмелюсь уточнить (хотя мой голос совещательный, но всё таки…) в данной ситуации на лифте было бы…это… удобнее, - прошамкал Фрол разбитыми в  кровь губами.

- Ну  его в жопу, ваш лифт...  Вставай,  неуклюжий ты мой.  Один этаж остался.

- Как  знаешь, матушка (меня,  конечно, не спрашивают,  но…) я бы  не прочь, чтоб ты… это… всю жизнь меня так таскала.

- Ага, разбежалась...  Ну что ты там бухтел про сущность бытия? Философ недоделанный.

- Как это, что? Всё очень серьёзно! Вот ты вдумайся, ненаглядная. Кто я был? Профессоришка провинциальный. Пыльный человек. Копил на гарнитур? Я ведь математик. С  такими темпами, как получалось, я б этот долбанный гарнитур к пенсии купил бы.  Но я теперь пью... И всё.

- Что всё?

- А всё!… Ни хрена б я не купил! Ни гарнитур, ни автомобиль.  О Канарских островах я даже не заикаюсь...

- Ну и что?

- Ну и всё! Теперь - совсем другое дело. Я как выпью - кругом Канары, а я на личном автомобиле с  прицепом гарнитур на новую квартиру перевожу.

- Образно. Ты, Фрол, наверное, поэт?

- Ага. Литр-ратор.

- Ну и как же ты , литератор, дошел до жизни такой, опущенной?

- А случайно... Была у меня студентка, лоботряска. Лезу звать. Симпатичная,  вроде тебя. Только беленькая. Завалила она экзамен.  Я ей нотацию прочитал,  а она мне за это книжку подарила.  «Ирис»  называется. Герман Гёссе написал. Гнусной натуры, видимо, был человек… И вот я здесь! А она - чёрт его знает где. А ты меня транспортируешь...

- Да, транспортирую и, признаться, успешно! Вот он, пятый этаж. Показывай...

Пьяный Фрол растерянно оглядывается.

- У-у-у… это…  Мне, конечно, неудобно,  но приходится констатировать, что, я  ошибся подъездом.     

От неожиданности осознанного руки Оленьки ослабли, и потерявший опору Фрол  не нашел ничего лучше,  как опять упасть и покатиться.

Антон почесал затылок.

- Сквозняков. Тебе её совсем не жалко?

- Но она сама виновата.  Это же нужно долго додумываться,  на директора  мира набрасываться (я сам его опасаюсь).

- Да ладно.  Она здесь,  за дверью.  Голая  и  обречённая.

- Ну и класс!! Пошли в глазок смотреть. По очереди.

- Ну ты гонишь...

- В смысле?

- Ты же не такой.

- А какой!?

Антон смеётся.

- Хватит выпендриваться!

- Вот ещё!

Антон смеётся.

- Иди, Homo Lusore. Бери своё сиюминутное счастье. Пока тебе не открылось.

                                             

                                                                                                                                             God 1991 г.