-*-  

 

Ich habe nur leute brauchen können, die geprügelt heben.                                                

 

                                 Hitler.

 

- Ну, кто тут больше всех вперёд рвался?

Молчание.

- Не будем уточнять, кто это был, хотя его звали…

Круг обречёно вздохнул и подошёл к мосту.   

- Егор. Возьми рюкзак… Если всё в порядке, я позову.

 

Круг идёт через мост. Мощный соблазн заглянуть в пропасть. На мосту нет перил. Обе цепи оборваны.

Круг колеблется.

Ветер крепчает.

Любопытство берёт верх.

Клочья тумана и хлопья снега падают в удаляющуюся бесконечность. На катастрофической глубине клубятся облака. Стены покрыты выступами и трещинами вполне естественного вида.

На другой стороне пропасти что-либо отсутствует. Идеально ровная поверхность простирается до горизонта. Материал покрытия напоминает мутное голубое стекло. Удивительный пол слабо подсвечен изнутри.

 

- Идите сюда. Безопасно.

 Все присоединились к Кругу.

- Если верить предостережениям, нас ожидает…

- Я знаю. Попадём в мёртвый пейзаж за окнами замка… Однако если верить наблюдениям невооружённым глазом, в ближайшие сутки нам это не грозит.

Егор с щелчком сложил подзорную трубу.

- Наблюдения вооружённым глазом также не внушают оптимизма…

- Взятых в замке запасов хватит примерно на неделю. Так что имеет смысл дня три попутешествовать. Если впереди ничего не обнаружится, придётся вернуться.

- Ну, и что будем делать?

Круг пожимает плечами. Прокопыч высказывает свои предположения.

- Два варианта... Либо провести остаток дней в замке (а что, мне там понравилось). Либо взять больше запасов и попытаться рискнуть ещё раз…

- Чёрт побери! Водку-то забыли! Я целую канистру налил. Подождите, я сейчас… сбегаю… Мама дорогая! По… по-моему, мы не оттуда…

Все обернулись. На месте замка огромный город. Небоскрёбы. Неоновые витрины. Ряды фонарей вдоль улиц.  Несмотря на то, что ночь, светло как днём. На улицах ни одного человека. Зато вокруг разгуливает множество белых гусей.

- По крайней мере, с голоду не помрём.

- Хорошо, что я не вегетарианец.

 

Пешеходное передвижение по великолепным улицам прекращено у ворот городского зоопарка.

Безлюдные ларьки с товарами. Колышутся флажки и дрожат на ветру разноцветные шары. Множество рекламных щитов и плакатов, кого то рекламируют. Изображения не блещут разнообразием. Надписи на немецком. Орлы, держащие свастику со стилизованным скрипичным ключом посредине. Фотографии молодого человека в военной форме. Различные ракурсы. Разные по степени мужественности выражения лица. Круг присмотрелся.

- О! Я его знаю.

- Кого?

- Ну этого, на фотографиях.

- Серьёзно? А кто это?

- Сквозняков.

- Что он тут делает?

- Не знаю. 

- А кто он такой?

- Тоже, в общем-то, не знаю. Я с ним недавно знаком. Года четыре всего… Он себя считает  глюканоидом.

- Это ещё что такое?

- Тоже не знаю… Что-то вроде отца Гамлета.

- Привидение, значит?

- В общем, да… Привидение для индивидуального использования.

Между тем передвижение по зоопарку продолжается. Все без исключения клетки открыты. Зверей не видно.

Даже внутри клеток висят пропагандистские лозунги и фотографии мужественного Сквознякова.

Лида остановилась. Приложила палец к губам.

- Тихо.

Семён Петрович, как ни в чём не бывало, продолжает мурлыкать под нос какую-то песенку. Егор с Прокопычем продолжают бурно обсуждать содержание одного из плакатов. Раскрасневшийся Прокопыч почти кричит:

- Да я всю войну прошёл. Я этот чёртов язык, как свои пять пальцев, знаю. Шпрехен зе дойч; Хенде хох, и нема делов.

Лида крикнула:

- Тихо!

Все замолчали. 

- Тихо… Слышите? Какая-то музыка.

Действительно. Все услышали музыку. Звуки доносятся из глубины города.

Передвижение на звук.

Долго ли, коротко ли. Все у ворот стадиона. Прошли внутрь. 

Трибуны заполнены людьми. Кое-где зрители стоят в проходах. Часть игрового поля занимает огромная сцена. Остальное пространство также заполнено людьми. Зрители ведут себя вполне естественно. Однако все одеты одинаково и все на одно лицо.

- Круг, посмотри... Целый стадион этих… ну, твоих Сквозняковых.

- Вижу... Очень странная картина.

 

Круг спускается по лестнице к игровому полю. Остальные идут следом. Уже видно, что выступающая группа также состоит из Сквозняковых. Исключение составляет солист. Блондин, облачённый в клёпаный костюм из глянцевой кожи. Внешностью напоминает Билли Айдла. На правой руке солиста - красная повязка с уже знакомой эмблемой.

По проходу между секторами поднимаются два зрителя.  Семён Петрович попятился. Споткнулся об ногу сидевшего на ступеньках Круга и упал. На скамейку. В самую гущу зрителей. К огромному удивлению, он пролетел сквозь бестелесные создания и рухнул на пустую скамейку спиной. От неожиданности Семён Петрович что-то заорал. Никто из зрителей даже не шелохнулся.

- Вероятно, они нас не видят и не слышат, - подвёл итог произошедшему Егор.

 

Концерт продолжался уже два часа. Круг заметил, что среди зрителей есть женщины. У них корреляция с плакатным Сквозняковым лишь  в области костюма.

Солист почему-то  поёт по-русски, хотя публика на стадионе непрерывно выкрикивает какие-то лозунги на немецком. За всё время Круг не услышал от зрителей ни одного слова на ином языке. Тексты песен отличаются повышенной непонятностью:

 

Anybody  home, George? Если да, жми любую педаль.

Можешь также жевать миндаль или, скажем, напротив, корж.

В зоопарке встречаются псы. А на площади - прожектора.

Не пора ли искать саркофаг? Непременно пора. Ура!

Для расстрелянных ночью скворцов всё равно ты не скажешь:

- Прощай,

Унося окровавленный стяг. Было завтра, а будет ли рай?

Твой попутчик идти не готов. Патриарх высекаемых искр

Наполняет их светом бокал средь поваленных ветром колонн.

Он тебя безнадёжно искал. Напрягись, улови патефон,

Как раздавленный старости бременем

В очень древних горах аксакал.

Махаон и рассерженный слон не сумеют услышать прибой.

Посему нет печальней слонов, что умеют беззвучно порхать.

Кто же видел живой телефон? Кто же может ругаться с собой?

Слон ведь не наблюдает снов. А я, к примеру, умею лгать.

Полярный лётчик Сквозняков не знал, что летом хорошо.

Полярный лётчик Сквозняков спокойно пил свой спирт.

В иллюминаторе мрак, четвёртый день пошёл,

Как он  развёлся с женой за в памяти канувший флирт.

Полярный лётчик Сквозняков в окно не видит ни хрена.

Невероятно хорошо, и он в штурвал уткнулся лбом.

Бом!

Автопилот - как часы, кругом, как в склепе, тишина.

И Сквознякову показалось, что он тронулся умом.

Второй пилот, Абарцумян, за ширмой крепко дремал,

Когда затылком он поймал коллеги кованый каблук.

Он Сквознякову лучший друг. Он с ним частенько выпивал.

Коллегам морды разбивал. И на флэтах порол подруг.

А стюардесса. Вчера - принцесса. Сегодня - бывшая балерина.

О ней в сто глоток вчера кричала пресса.

Потом вдруг травма. И - просто Марина.

У стюардессы на шее плеер, и стюардесса всегда на месте.

У стюардессы играет Пресли, и стюардесса погибла в кресле.

Она не может его удивить. Ей больше нечего ему показать.

Жора, к примеру, умеет пить. Она уже совсем не умеет плясать.

 Ей так идёт размозженная башка на фоне синих всполохов полярных огней.

Капельки крови у цветочного горшка, как вечная память аэрофлоту о ней.

Остались штурман и бортмеханик. И пассажиров наивных - штук двадцать.

Они не смогут сдержать оваций, когда на дно пойдёт наш Титаник.

Механик Коля в отдельной каюте играет в родео со знойной шатенкой.

Он, бедолага, вырос в приюте, где дворник Антипыч канючил за стенкой.

Механика Колю наш  Жора не тронет.  Он понимает, что Коля при деле.

Механик за дверью, как раненый, стонет.

А Жора ту дверь подпирает гантелей, а Жора - как злостный террорист.

Штурман Петрович лежит в коридоре. Он, как и Жора, набрал свою норму.

Он хорошо подготовился к шторму. Он ведь забыл, что замёрзло их море.

Он ведь забыл всё, что мог позабыть.

Жора спешит возвратиться в кабину, и превращает полёт в наслажденье.

Он, как Гастелло, пикирует в льдину, так и не веря в свободу паденья,

Так и не веря никому и никогда.

Летят самолёты: привет бесшабашным. Идут  поезда - по колёса в крови.

Плывут корабли и подводные лодки. Побольше бы водки, поменьше любви!

 

Подавляя жажду перемены событий передвижением ног, Круг оказался у сцены. Величественное сооружение высотой с двухэтажный дом. В глубине огромный экскаваторный ковш. В его пасти ударная установка. Выше надпись красной краской с кровавыми подтеками: "Солтсблес Диенстаг". Вероятно, название группы.

Пользуясь невидимостью, Круг беспрепятственно поднялся на сцену. Приблизился к солисту. Приближение с фланга. Солист очень занят.

Просмотр воспоминаний - "Я его знаю. Давно это было… По-моему… точно. Его зовут Хирург".

 

Солист между тем прекратил петь. Уставился на Круга. С секунду смотрел огромными от удивления глазами. Затем выкрикнул, почему-то на немецком, явно не запланированную в песне фразу. Стадион взревел. На сцене появились два самоуверенных Сквознякова с дубинками в руках. Оба направились к солисту. Один из них прошел сквозь Круга. Это обстоятельство заставило солиста удивиться еще больше. Он выкрикнул новую фразу на немецком. Оба Сквознякова покинули сцену. Певец как ни в чем не бывало продолжил песню:

 

Я босиком по шпалам брел. В руках гармонь, в зубах свисток.

Кто видел меня, тот плакал. Кто слышал меня, тот плакал.

Кто думал, как я, тот на кол напялил сапог.

Кто помнил меня, тот верил, что скоро не люди, а звери,

А также не люди, а птицы войдут в города, где асфальт пробивает

Тюльпан ослепительно белый, что света не видел ни капли.

И только нелепые цапли на лист его слезы роняют.

Да, я хотел войти в те края, где шум машин и рев станков.

Но нет никого, ты слышишь? Хоть, впрочем, ты тоже не дышишь.

В прощальной записке напишешь: "Всем привет. Сквозняков".

Кто помнит тебя, тот знает: ты, в целом, был к людям лоялен.

Но все же вопрос банален: когда твоя льдина растает,

Найдешь ли ты силы снова, практически в полной мере,

Опять уронив свой Титаник, сказать "Всем привет" из-за двери?

Я не хотел стоять на своем. И я ушел за чужим, чтобы встать и забыть.

Но виден изъян в походке. Душа тяготеет к водке.

Я снова в дырявой лодке: нужно к берегу плыть.

Мой друг Сквозняков разобрался на тысячи мелких осколков.

Я мог попытаться их склеить. Но тщетно, как в стоге иголка.

Полярное небо сурово. Полярная ночь беспристрастна.

Весна приближается снова. Ему она будет напрасна.

И нам она будет напрасна… И всем она будет напрасна…

 

В паузе между очередными песнями солист подал какой-то знак Кругу. Круг расценил жест как просьбу остаться…

После окончания следующей песни солист переговорил с музыкантами. Те заиграли что-то медленное. Солист подошел к Кругу.

- Ты кто?

- Круг.

- Ах, да... Припоминаю. Наркоман в автобусе.

- Я не наркоман.

- Вижу… По-моему, мы с тобой уже попрощались. Вроде бы тебя здесь быть не должно. А… А, собственно, как ты здесь очутился?

- Это очень длинная и запутанная история. С нами…

- Подожди. Так ты еще и не один?

- Да. Нас пятеро.

- Очень интересно, а главное – поучительно. Ладно разберемся, - неожиданно изменившимся голосом, - Ну что, Круг, как тебе сабантуйчик?

- То, что я слышу, мне нравится, а то, что я вижу, требует объяснений.

- Тронут… Минут через пять я буду в вашем распоряжении, а пока соберитесь вместе.

Закончив очередную песню, солист что-то долго говорил по-немецки. Толпа бурно реагировала. За это время к Кругу присоединились остальные скитальцы.

Неожиданно стадион взревел. Несколько женщин из первых рядов, снимая на ходу одинаковые одежды, устремились на сцену. Певец сделал какой-то странный жест рукой, скорчил изумительную гримасу и раздвоился. Блондин с внешностью Билли Айдла рухнул на сцену. На прежнем месте остался стоять все тот же член всеобщей городской команды.

Лида и Семен Петрович почему-то бросились к упавшему на сцену вокалисту.

Семен Петрович неистово трясет безжизненное тело, вцепившись обеими руками в кожаную куртку. Лида пытается нащупать пульс. Рука солиста содрогается в такт движениям Семена Петровича и из Лидиных рук вырывается. Со стороны представление как комедия воспринимается. Если не комедия, то, по крайней мере, цирковой номер.

- По-моему, он помер.

- Да нет, что-то вроде дышать пытается.

За спинами добровольных реаниматоров две девицы полуголого вида дерутся, держа друг друга за волосы. Чуть дальше еще две девицы ласкают поющего Сквознякова.

Исполняется медленная блюзоподобная песня. За реаниматорами, конечно, наблюдать интереснее, но и солист Сквозняков не унимается. Медленно раскачивается, улыбается. Не вынимая рук из-под юбок поклонниц, короткими шагами вокруг микрофона передвигается. По-видимому, положением вещей наслаждается.

Меж тем, и Егор к реаниматорам подбирается.

- Может, ему сделать искусственное дыхание?

Вокалист немедленно приходит в сознание. Вскакивает. Бежит, крича и размахивая руками. Сбивает с ног попавшегося на пути Прокопыча. Бросается в ноги к стоящему на краю сцены Кругу.

(Прокопыч шарит руками по сцене в поисках очков.)

- Нормальные люди так в себя не приходят.

Семен Петрович тоже упал, теперь поднимается.

- Откуда вы знаете, как приходят в себя нормальные люди?

Лида в недоумении моргает большими черными глазами. Руки по-прежнему в положении дары принимающего. Егор держится левой рукой за перила лестницы. Правой рукой он удерживает ничего не понимающего, почти упавшего со сцены Круга.

- Я каюсь. Я все признаю… Я был не прав. Но ведь он же… Пардон. Ведь они же…

Круг прерывает стенания:

- Встаньте с колен. Вы же мыслящее существо…

- Серьезно? - удивляется солист, - Вы так думаете? А то я все думаю, кто я такой. В голову какие-то мысли лезут непонятные. Скользкие и теплые... Такого прия-я-я-тного, можно даже сказать, ро-о-о-зового цвета… но с очень резким запахом. Несмотря на то, что звучат так тихо, что я в темноте их совсем не могу нащупать. Натыкаюсь все время на какие-то фразы из прошлого. Их неправильные формы меня раздражают. Это мне не нравится!… Но я уже привык. Поэтому… всегда рад, когда в мой дом приходят новые люди!… Особенно если учесть, что за все время моего пребывания здесь, вы - первые.

- И долго вы здесь пребываете? - осведомился Прокопыч.

- Со среды, - уверенно ответил певец.

- А давно это было?

- Завтра или послезавтра! - пронзительно заорал певец, - Где-то так... Это зависит от того, сколько вы здесь пробудете. Впрочем, я вам рад, как дождю с двухдюймовым градом.

- Вы, наверное, плохо слышите?

- Нет, я плохо вижу!!… Я не вижу никакого смысла в дальнейших разговорах здесь. Посему, господа, прошу ко мне домой. Там мы сможем в полной тишине обсудить все мои проблемы, к тому же… все равно именно я их и придумал.

Круг догоняет быстро удаляющегося певца.

- Почему вы все время изменяетесь, и что вы хотите этим сказать?

- Того, что я хочу этим сказать, вы все равно не поймете. С ними я общаюсь только по-немецки. К тому же обычно я не хочу им ничего говорить. Я им пою… Если я правильно понял, среди вас никто по-немецки не понимает. Но вы не отчаивайтесь, господа. Вы не одни. Те, которые на стадионе, тоже ничего по-немецки  не понимают... Они только делают вид, что понимают. Прикидываются.

Лида шепотом спросила у Круга:

- Как это можно прикидываться, что понимаешь язык, и говорить на нем?

- А ты об этом вот у него спроси. Он тебе ответит, что они неспроста все одинаково прикинулись. А вот сейчас - да, именно в данный момент - каждый из них про себя прикидывает, чем он будет кидать в певца, если тот сфальшивит. Что-то в этом роде он тебе точно загнет... Этот тип мне чем-то напоминает водопроводчика Федю из нашей бойлерной, после праздников. Только тот еще за трешку для опохмелки по двору на руках ходил и ногами аплодировал.

- Да, да, да… Аплодисменты - это награда артисту за его нелегкий труд. Без них артисту тяжело переносить его за собой во время гастролей…

- О, смотри, началось.

Тем временем, процессия, возглавляемая говорливым певцом, завершила третий обход сцены.

Семен Петрович заметил, что слова из этого парня сыплются, как мелочь из дырявого кармана.

Певец еще что-то говорил про то, что все начинается с мелочей, но его уже никто не слушал.

Все устремили взгляды на сцену. Разошедшийся не на шутку солист Сквозняков вспорол ножом живот одной из поклонниц и забрасывал ее внутренностями ревущую толпу. Недавно дравшиеся девицы прекратили свое занятие. Теперь они держали под руки окровавленное тело. На лице девушки со вскрытым животом застыла блаженная улыбка. Глаза закрыты. К певцу тем временем подошла еще одна девушка и протянула ему еще один нож, вероятно, желая, чтобы с ней проделали то же самое.

Уловив взгляды попутчиков, певец с внешностью Билли Айдла заметил:

- Это все Шекспир, господа. Море крови, и никакого смысла... Однако это только на первый взгляд… На самом деле определенный смысл есть, только он глубже и выше упомянутого моря... Бессмысленно надеяться на понимание этого смысла обычными людьми…

- Интересно, а к каким людям вы себя относите? - спросил Круг.

- О, люди - это моя слабость. Обычно они сами носят меня на руках, но иногда они стреляют в меня настоящими пулями. В такие моменты жизни я пребываю в ужасном настроении…

 

Круг понял, что разговаривать с этим типом нужно по-другому. Тщательно взвешивая каждое слово, Круг сформулировал предложение:

- Кто вы такой? Расскажите о себе.

 

Певец положил обе руки в карманы и закрыл глаза. В таком виде он продолжал куда-то идти. Казалось, что он обдумывает заданный вопрос, но пауза затягивалась.

 

Компания значительно удалилась от стадиона. Передвижение по слабоосвещенным улицам прекратилось  без пяти минут пять. Это констатировали перекресточно-столбовые часы.

"Вероятно, утра", - подумал Круг.

Все дошли до первого в городе перекрестка. Остановка. Пятиминутная пауза. По-прежнему не открывая глаз, певец обогнул встретившийся на пути столб и свернул направо.

Компания продолжила преследование.

 

Широкая, ярко освещенная улица. На множестве перекрестков странные светофоры. Четыре крестообразно расположенных фонаря хаотично мигают синим светом. Поблизости не видно ни машин, ни гусей. Зато разгуливает множество разнообразно одетых людей. Все одежды отличаются аккуратностью, можно даже сказать, нарядностью. Если прохожие встречаются, то мужчины поднимают шляпы, а женщины наклоняют головы. Никто из прохожих не обменивается ни единым словом.

Круг хотел узнать причину столь странного поведения прохожих, но неожиданно заговоривший певец опередил его уже готовым ответом:

- Это улица глухонемых. Здесь я и живу. Люблю тишину. Тут всегда тихо... К тому же, если я захочу пошуметь, то никому не буду мешать.

 

- А я здесь уже был, - заметил Семен Петрович.

- То есть?

- Ну, когда вы разбрелись по дверям. Я тоже, в общем, в дверь зашел… Теперь я узнаю. Это тот самый город, только задом наперед. Дальше будет площадь с зимой, а еще дальше - черно-белый микрорайон.

- Вы абсолютно правы, господин Кулик. - отозвался недавний певец.

- Позвольте… Но я не представлялся.

- Так и я не представлялся. Для прозревшего не обязательно представляться и быть представленным… Впрочем, не удивляйтесь. Здесь нет ничего сверхъестественного. Я просто умею читать… У вас, господин "ст. машинист Кулик С. П.", надпись на телогрейке вытравлена.

- И то верно, совсем позабыл… Кстати! Я, кажется, и вас узнаю. Только вы были помоложе и пели про бамбук. Я еще вам в цилиндр трешник кинул, а вы тут же сквозанули куда-то со всей компанией, даже не попрощавшись. Вот там это было, возле гастронома…

- Да-да, вы, в целом, правы. Кстати… Вы можете звать меня просто Хирург, - неожиданно изменившимся, грубым голосом:

- Впрочем, звать меня вам уже не придется! Вон из моего города!!! Чтоб я вас здесь больше не видел никогда!!! А не то… Впрочем, сказку нужно на прощанье... Ну что ж, извольте:

 

 Пять пассажиров, севших не в тот поезд, приехали не в тот город. Там их и…

 

Переживаемые ощущения подобны воздействию сказки старика Сташевского. Вновь погас свет. Круг остался в одиночестве. Ощущение холода и боли во всем теле.

Нормализация освещения.

Завывания ветра. Ветхий барак из нетесаного березняка. Сквозь широкие, в палец, щели внутрь проникает снег. На нарах хаотически расположены тела в полосатых одеждах. На Круге аналогичная униформа. Неподалеку сидят: небритый господин Гогенгейм, господин Дэви с повязкой на голове, крайне изможденного вида Сквозняков. На доске нарисована клавиатура рояля. Сквозняков водит руками по нарисованным клавишам и мерно раскачивается. Остальные внимательно наблюдают за происходящим. Проходит некоторое время. Сквозняков прекращает странную пантомиму. К троим приближается некто с черным нимбом над головой.

- А вот этого, господа, вы еще не слышали.

Некто водит пальцами по нарисованным клавишам и то и дело нажимает обеими ногами на ноги остальных наблюдателей.

- Это, кажется, Паганини, положенный на фортепиано, - произносит Сквозняков.

- М-гм,- кивает некто.

Действие продолжается. Круг смотрит на руки. Тишина. Круг следит за движением пальцев. Слышит музыку. Некто с нимбом - неплохой пианист, если не сказать больше. В этот момент распахивается дверь барака. Внутри появляется Хирург в заснеженной шинели.

- Подъем, дармоеды! Первая бригада - на погрузку снега. Вторая бригада - на разгрузку. После обеда - наоборот. Третья бригада исполняет похоронный марш. Удастся перекричать вьюгу - завтра выходной…

 

Расплывание окружающей обстановки.

Восстановление зрительного восприятия.

Лида стоит на четвереньках. По щекам текут слезы. Егор в позе боксера. На кулаках ссадины. Из разбитой губы вытекает кровь. Рядом, на асфальте, лицом вниз лежит Прокопыч. Невдалеке, возле стены - забившийся под скамейку Семен Петрович. То и дело выкрикивает:

- Это не я… Это не я!…Я… Я не убирал башмак… Какие убытки…? Какие вагоны…? Это вообще не моя смена… А пломбировать нужно!…

 

Хирург поблизости отсутствует. Все постепенно приходят в себя.

 

-*-

 

Парадоксальность происходящего заключается в том, что, хотя за всё нужно платить, я не плачу, и тоже все нормально.

                                                                              

                                                                            Белокурый ангел из города "К"

                                                                         (Из дорожных записей).

 

- Семен Петрович, вы уверены, что город необитаем?

- Абсолютно… Иногда попадаются какие-то люди, но они исчезают раньше, чем успеешь что-нибудь понять. Что касается черно-белого микрорайона, то, уверяю вас, там вообще никто не живет…

 

- Что это?

- Ага… Это площадь. Тут почему-то всегда зима.

- Смотрите. А на доске почета - наши фотографии.

- Здесь раньше другие снимки висели. Их было больше, и подписи у всех были одинаковые.

- Семен Петрович, а куда мы идем?

- К выходу из города. Это там, на холме. За дверью без стен. Замок, в кото…

- А может, нам не туда?

- Может, и не туда… только возникает вопрос: а куда? Я других выходов не знаю... К тому же вы как хотите, а я после этой сказки здесь ни минуты лишней не пробуду.

- Ну что ж… Идемте к холму…

 

- Подождите. Кто-нибудь видит то, что я вижу?

- Если ты, Лида, про старика с мольбертом, то я его в упор не вижу.

Прямо посередине улицы на трехногом табурете сидит старик. Перед стариком, на деревянном штативе - раскрытый мольберт.

 

- Извините. Вы не подскажете, что нам дальше делать?

Молчание.

- Нам в Вандивосток бы попасть.

Молчание.

- Ну, на худой конец, хотя бы к нормальным людям попасть.

Молчание.

- Может, он тоже, того… глухонемой?

- Я не глухонемой, я жду.

- Кого?

- Не кого, а чего. Я жду полудня.

- А зачем?

- Буду запечатлеть.

- Что?

- Все.

- А что именно - это все?

- Я глобально-всеобъемлющий запечатлитель. Вот мое удостоверение.

Старик вытянул руку вперед. В руке появилась какая-то корочка с фотографией и печатью. Под фотографией подпись: "Mercredi", и замечательного вида одуванчик вместо инициалов.

- А вы всего лишь флуктуационные факторы. Поэтому мне вообще с вами говорить не пристало… Хотите присутствовать - валяйте, но ненавязчиво…

 

У старика в мольберте установлен очень загрунтованный холст. Толщина грунта примерно пять сантиметров. В углу фосфоресцирующая надпись: "2.2.2222г., вторник. Полдень".

 

- Тихо вы, там. Сейчас будут бить.

- Кого?

- Никого. Зазвонят часы на ратушной площади… Идите вон туда, к автомобилю. Примите естественные позы. Я начинаю запечатлять.

Все покорно переместились в указанном направлении.

- Бомм… Бомм… Бомм… Бомм…

- Это часы на площади с зимой. Уж я-то знаю. Они тут каждый день в это время бьют.

- Семен Петрович, а кто заводит часы?

- Меня тоже заинтересовал этот вопрос. Я поднимался на башню. Там никого. Стоит магнитофон с замкнутым отрезком ленты. И электронные часы управляют им и стрелками. Ну, теми, что снаружи башни. Сами же часы включены в розетку. Никаких колоколов, молотков и механизмов там нет… Ну уж откуда в розетке берется электричество, я выяснять не стал.

Старик между тем трудится в поте лица. Кисточки практически свистят. Наконец, работа прекращена.

- Все готово. Можно начать созерцать.

Картина выполнена в стиле "реализм". Художник - настоящий мастер. Если бы Круг не видел своими глазами, что художник рисовал маслом, он бы решил, что это фотография.

- Вы - очень хороший художник. Я бы даже сказал, лучший из художников.

- Спасибо, польщен… Но я не художник. Я умею рисовать только одну картину. В этом я достиг совершенства. Иное мне не по силам.

- Почему бы вам не попробовать нарисовать что-нибудь другое?

- Ни к чему. Я - запечатлитель этой улицы... Другие улицы другие запечатляют. Вот раньше все было не так. Все видели смысл в существующем, теперь же закатывание глаз и наблюдение сквозь щели в ресницах за реакцией зрителей. Исторические предпосылки налицо. Это случилось не вдруг. Это случилось в прошлом.

 

Сказочка дедушки.

 

Когда-то в этом городе жил король. Богатый и могущественный, к тому же на моде помешанный. Город любил помешанных. Без них все пресно и однообразно. Стоило королю появиться где-то в новом платье, оно немедленно входило в моду. Все окружающие восторгались и на последние деньги шили что-то подобное.

Шли годы. Расширялся королевский гардероб. Однажды выяснилось, что нет на свете такого платья, которого бы не было в этом гардеробе. Король загрустил. В раздумьях, чем же теперь удивлять горожан, он день за днем проводил у окна.

Однажды к королю пришел эксперт по делам моды, некий Сквозняков. Он рассказал, по секрету, что есть один наряд, которого на короле еще никто не видел. Этот наряд заключается в отсутствии такового.

Голый король шел по улице. Маленький мальчик с леденцом на палочке, по имени Сквозняков, осторожно заметил: "Король-то, скорее всего, голый". Но вокруг зашикали: "Попридержи язык. Много ты понимаешь, оболтус".

Город взорвался аплодисментами. Все восхищались новым нарядом короля. Однако голых на улицах не прибавилось.

Король состарился и умер. Но еще долго ходили предания о непревзойденном мастерстве придворных модельеров и портных. Все хвалили последний наряд короля. Правда, что именно в нем было замечательно, никто не уточнял. Просто обалденно, и все.

Однажды в городе появился нарциссист по имени Сквозняков. Он разгуливал по улицам в голом виде, чем приводил в замешательство добропорядочных граждан. Новый король приказал схватить маньяка и вышвырнуть прочь. Три дворника во главе с квартальным схватили Сквознякова и под свист и улюлюканье толпы поволокли в направлении городских ворот. Маленький мальчик в очках и с воздушным шариком - по имени Сквозняков - осторожно заметил: "А маньяк-то совсем как наш прежний король". Но вокруг все сразу зашикали: "Попридержи язык. Много ты понимаешь, оболтус".

Вот так, собственно, и складывалась нордическая тенденция в псевдокультурной эволюции…

 

- Ну что, посмотрели? Теперь до свидания.

С этими словами старик взял большую кисть и быстро покрыл холст новым слоем грунта. Никто даже не успел открыть рот, а в углу уже нарисовалась надпись: "3.3.3333г., среда. Полдень". Еще мгновение - и старик исчез вместе с табуреткой и художественными принадлежностями.

 

- Мерзавец. Он так и не сказал, в какую сторону Вандивосток.

- А я предупреждал. Я всех предупреждал. Несколько раз предупреждал. Здесь все меняется раньше, чем успеешь что-то понять.

В общем, сваливать отсюда нужно, пока, как говорит Прокопыч, "не началось".

- А я раньше слышала такую сказку, только, по-моему, в ней было что-то не так. Кажется, про сексуальные извращения не было… Или было, но не в такой степени…

 

                                      -*-

 

- А я говорю ИРА ведёт настоящую войну.

- Какую войну.  Приколисты недоделанные. У них оружие в каждом магазине продаётся. Хотели бы воевать, уже бы давно купили и воевали.

- А за что они воюют?

- Ну как всегда…  за свободу.

- А от кого?

- Ото всех.

- А что, кто-то против?

- Да нет, собственно.

- Так какого хрена они воюют?

- А они и не воюют… Я ж говорю, приколисты.

 

Три собутыльника в пивной гор. "С"

( Из дорожных записей.)

 

Каждому по своему знакомая дверь на холме.

- Дерьмо здешние черно-белые сигареты. Егорка. Дай мне с лисой пачку.

- Ну, что? Идём в дверь?

- А куда деваться? Больше некуда… В замке хоть полудурки, здесь же круглые идиоты.

Отворение… За дверью - лето. Дверь в зоне прибоя. Идеальный песчаный пляж. Метрах в ста дальше - тропический лес.

- Хм… Здесь мы ещё не были. Мне начинает нравиться эта игра. Эх, Канары - мечта отрочества… Лидунь, скидывай шмотки. Пошли окунёмся.

- В тропических водах живут акулы.

- Будем считать, что ты мне этого не говорил.

- Хорошо… Будем считать, что я этого вообще не говорил.

Все купаются. Вода тёплая. Очень прозрачная и очень населённая красивыми морскими рыбками. Наверное, так и выглядит рай на земле.

 

Морские забавы быстро надоедают. Все выходят на берег. Неподалёку, в тропических зарослях, наблюдается некая скальная формация. Все направляются туда. На базальтовом выступе одинокий дом, весьма добротного вида. Ветроэлектростанция. Огромная антенна спутникового телевидения, с системой ориентации несколько оживляет безлюдный пейзаж.

 

- Смотрите! Она шевелится. Наверно, где-то поблизости есть люди.

- Совсем не обязательно… Высокие технологии. Она сама у себя на уме.

Все приближаются к зданию.

Проникновение.

 

- Наверно, здесь живёт знаменитый охотник. Смотрите, какие чучела.

На стенах старинное оружие. На полу звериные шкуры. В камине горит огонь. Перед камином -огромное кресло. Вошедшие лицезреют его спинку.

 

- Странно… В камине огонь. Зачем? И так жарища.

Приближение. В кресле сидит человек в белом халате. Глаза закрыты. Левая рука на колене. Правая сжимает шприц, наполненный прозрачной жидкостью.. Низко. Практически у пола.

- Он что, спит?

- Не похоже… Когда спят, обычно дышат.

Круг берёт в руки запястье старика. Пытается угадать пульс.

- Лида права… Он мёртвый.

Егор подходит к камину.

- Странный огонь. Совсем не греет. Как будто нарисованный.

- Это голограмма… Вероятно хозяину очень нравился камин. Или огонь… Ему наверное было легче нарисовать огонь, чем с ним расстать…ся.

 

Неожиданный жужжащий звук со стороны камина. Все невольно отпрянули. Работает какой-то механизм. Кирпичная стена ушла вверх. Взорам наблюдателей предстал огромный телевизионный экран. Сменяют друг друга страницы текстовой информации на неизвестном языке. В углу экрана появилось поле с видеоизображением. Калейдоскоп интерьеров. Какие-то лестницы.  Какие-то залы.  Мебель. Балкон с мраморными перилами. Опять какие-то комнаты. Смена изображений прекратилась. На экране крупным планом муха, сидящая на широких перилах мраморной лестницы. Опять какая-то текстовая информация. Экран погас.

- Круг. Что это?

- Не знаю… Может так, догадываюсь… Но - нет. Это не важно… Кстати. Старика нужно похоронить. Удивительно, что он до сих пор не воняет. В такой-то жаре… Наверное, он умер недавно. Я бы даже сказал - только что.

 

На надкаминном экране сменяются изображения, преследующие попугая.

Затем через небольшой двор какого-то здания пробегает огромная белая собака, или что-то вроде собаки. (Не разглядеть. Далеко).

Егор с Семёном Петровичем на берегу. Завершают выкапывание могилы. Круг с Прокопычем сдали эстафету. Теперь они в доме.

- Да-аа! Тут по-крутому всё заделано. Круг, а?  Ты как считаешь?

- Не знаю… Всё это очень удивительно.  Вот хотя бы, смотрите. В шкафу книги на русском. Открываю любую. Издательство: " Последний дом Неуклюжи"… Наводит на мысли?

- Нет, в общем-то.

- А меня наводит.

В голове прокручиваются воспоминания:

 

 Свердновск.  19-н-й год. Грязный флет. Кухня.

- Круг.

- Что?

- Куда ты дел курицу?

- В холодильнике.

- Где? У Снупи же нет холодильника.

- Ну… я имел в виду, на балконе.

- Дьявол… Прямо Максим Горький " На дне ". Где у этого придурка спички? А, Круг?… Да хватит читать свою математику. Завтра в поезде - хоть зачитайся.

- А что ещё делать?

- Есть хочется… Пойди растолкай Хорю. Пусть даст зажигалку… Моё терпение подходит к границе прочности. Больше я в твой Свердновск не ногой.… Это же додуматься! Во всём доме нет спичек. Андеграундеры, планокуры хреновые. Что они, от лампочки прикуривают?

Круг выходит в коридор. Через некоторое время возвращается с зажигалкой.

- На, не нервничай… Это ты здесь так сокрушаешься, а стоит домой вернуться - опять: "Поехали! Поехали!"… Кстати, на откровенность, какая муха тебя сегодня укусила? Что за базары, с утра пораньше?

- Да надоело всё…

- Что всё?

- Да всё... Дебильность эта несокрушимая. Умные ведь пацаны. Играете обалденно, а где успех?

- То есть?

- Ну, не знаю… Поклонники, поклонницы. Белые Роллс-ройсы. Розовые вертолёты.

- Настоящий художник должен быть голодным.

- Бред! Настоящий художник должен мочиться в брильянтовый унитаз… Вот сегодня - что? Четверг? Так вот! Когда ты сдохнешь в роскошном дворце на собственном острове, да хоть в тот же очередной четверг, а весь мир встретит это событие в слёзном настроении, вот тогда я скажу. «Да!!!» - скажу. «Умер настоящий художник. Обнажите головы» - скажу. «Имел он вас всех с вашими спичками и бройлерными курицами»… Ладно. Хватит патетики. Иди, буди всех. Пора собираться…

 

- Круг! Круг! Ты что, заснул?

Прокопыч теребит за плечо сидящего на полу Круга.

- Нет… я это… задумался.

Круг встаёт. Подходит к старику в кресле. Приподнимает рукав халата. 

- Вот, Прокопыч. Полюбопытствуйте. Практически незаметно. Следы выведенной татуировки.  Слово "Анжелика".

Тысяча девятьсот н-й год. Морсква. Кооператив Авиценна. Новейшее австрийское оборудование. Всего четыреста баксов. Очень тонкая работа.

- Это к чему?

- Да так… Ни к чему… Вы это… старика сами похороните. Я не могу… то есть не хочу... то есть… пойду я к морю. Кислородом подышу. Жарко тут… Давно уже жарко…

 

-*-

 

 

Расслабься. Думай о добром.

 

                   Анжелика.

 

От охотничьего домика в глубь острова, или не острова, ведёт добротная бетонка. С обеих сторон дорогу окружают непроходимые джунгли. Пешеходное передвижение на протяжении примерно трёх часов.

- Круг. Куда мы идём?

- К мраморному дворцу.

- Ты что, здесь был?

- Нет. Но я знаком с архитектором.

- Очень интересно. И кто это?

- Приятного вида девушка. Зовут Анжелика.

- А она что, здесь живёт?

- Не знаю, возможно. Я уже ничему не удивлюсь.

Вдалеке действительно показался естественно вписывающийся в ландшафт мраморный дворец.

- Круг. Чей это дом?

- Скорее всего, ничей... Теперь ничей… Хозяина вы вчера похоронили. А больше здесь быть некому…  я так думаю.

Компания подходит к дому. Навстречу пешеходам выбегает огромный зверь. Похож на гигантского крота. Размер животного - с телёнка. Мохнатая шерсть. Окрас белый. Пасть, усеянная огромными зубами, издаёт звуки средней кровожадности.

Свидетели появления животного реагируют по-разному. Лида вскрикнула и отбежала за спины попутчиков. Егор выхватил из зарослей огромную корягу. Остальные, за исключением Круга, в растерянности. Круг вышел вперёд.

- Не может быть. Глазам не верю… Не бойтесь. Это собака. Наверное… Порода Кальтенбрюннер… наверное… Со мной не тронет… наверное…

В два прыжка животное покрыло расстояние метров в пятнадцать. Уже возле Круга. Свирепость закончилась. Животное виляет хвостом.

- Если не ошибаюсь, Гриша? - спросил Круг.

- Да. Меня зовут Гриша. - ответила собака.

Прокопыч так и сел на бетон. Семён Петрович вытер со лба пот.

- Всё. Я свихнулся… Егорка. Давай сигарету.

Круг на корточках возле собаки. Трогает рукой белую шерсть.

- А где Анжелика?

- Которая?

- А их сколько?

- Две, как обычно.

- Любая.

- Не знаю. Одну видел недавно. Где-то с неделю назад. А другая здесь не появляется. Она теперь символ.

- То есть?

- Ну, помнишь, как в детстве? Что такое «хорошо», что такое «плохо», что та…

- Не понял!

- А немудрено. Я - кто? А? Я ведь всего лишь каменный крот Гриша, а не доктор филологии. От меня толку мало. Тебе к Сквознякову нужно.

- Он что, здесь?

- Нет, конечно. Он теперь на перекрёстке, где ходят колобки.

- Это ещё где?

- Ну это-то как раз здесь, но завтра.

- Как мне его найти?

- А как ты это обычно делал?

- Как обычно, не получится. К тому же я лучше уклонюсь от ответа.

- У-у-у-у… Ну, тогда идите в дом. Отдыхайте. Завтра наступает автоматически. Как говорится, по ходу жизни.

На плечо Круга опустился скворец. Что-то прочирикал и перелетел на голову каменного крота Гриши. Гриша прищурил глаза. Такое впечатление, что он о чём то задумался.

- Мне. в общем, пора… До скорого свидания, господин Electi.(Лат. “избранник”.)

- Постой! - крикнул Круг вслед удаляющемуся Грише. - Меня зовут Круг.

- Ну, и Круг, конечно, тоже, - прозвучало уже из зарослей, куда нырнуло странное животное.

 

- Что это было? - спросил Прокопыч.

- Это каменный крот Гриша.

- Уж больно подвижен для каменного.

- Он каменный, потому что с одинаковой скоростью копает ходы как в земле, так и в камне.

- Ну да? Заливаешь.

- Я… не знаю. Мне Сквозняков рассказывал.

- А почему это страшилище разговаривает?

- Как говорил Сквозняков, обычно каменные кроты не разговаривают… Хотя…Может и разговаривают.  С ними ведь никто не общается, потому что это невозможно.

- Поясни.

- Ну, кто с ними пообщался, он уже не живой… А Гриша -  урод… В своём роде… Он умный. Его Сквознякову Свинцовый Пасечник подарил. Так сказать - удар по скептикам. Объективный пример волнового разума… Хотя я не знаю. Сквозняков говорил, что так Свинцовый Пасечник говорил.

- А это ещё кто такой?

- Тоже, в общем, не знаю.  Я его даже никогда не видел. Знаю только, что он из этой братии самый опасный. Он даже со звёздами "на ты"…

- Что-то ты, парень, скрываешь.

- Ни хрена я не скрываю. Сам в полном недоумении… Я девчонку ищу. Анжелой звать. Я её начал искать. По крайней мере, я так думал. А тут события разные набрасываться принялись. Не успеешь от одного отойти, а уже новое обстоятельство надвигается. Теперь я вообще не знаю, чем занимаюсь в последнее время. А для меня осознание такого положения вещей губительно. Не в моих это правилах - не знать, чем занимаешься.

- Тоже мне фрукт, - заметил Егор, - я всю жизнь не знаю, чем занимаюсь, и отлично себя чувствую.

- Ну а дальше, дальше-то что? - не унимается Прокопыч.

- Всё… Больше толком ничего сказать не могу… Был ещё какой-то ребёнок. Бухтел про то, что я теперь вправе судьбами вершить, но как это делать, он не объяснил.

- А это ещё кто?

-  Не знаю… Мне про него Сквозняков ничего не рассказывал… В общем, если никто не против, давайте во дворец поднимемся. Что-то мне подсказывает, что завтра многое прояснится… Сквозняков упоминал каких-то колобков. Не знаю, кто это, но… они у них в уважении.

- У кого?

- У Сквознякова и наставников.

- А это ещё кто?

- Тоже уроды, вроде Сквознякова, но значительно более конкретные.

 

Метрах в трёхстах - море. Широкая лестница из белого камня поднимается из воды прямо до входа во дворец. Очевидно влияние на замыслы архитектора - А. Толстого или ещё кого-то наподобие.

Дворец - пожалуй, громко сказано. Просто мраморный дом. Крыльцо с колоннами и два этажа.

Дом, видом сверху, напоминает огромную букву "П". Внутри буквы расположен бассейн. Очень удачно. Практически всё время дня пол бассейна в тени.

Все собрались у входных дверей.

- Может постучать?

Круг решительно толкнул дверь.

- Идёмте. Покажу вам дом… Я всё тут знаю, хотя ни разу…Этот дом - мечта… Её мечта…

Короткий коридор. Ещё двери. Все очутились в холле. На стене, против двери, огромная надпись - Giovedi.