Часть первая
АВТОБУС
Для того чтобы куда-то доехать,
необходимо захотеть что-то покинуть.
Откровенно говоря, водитель
этот мне совсем не нравился. Совершенно по-другому я воображал представителя
героической Сербии. Водитель был огромного роста жирным и небритым – причем
небритость была деталью, так сказать, «имиджа». Он постоянно поглощал куски
пористого сыра, который тут – в Венгрии – можно было купить на каждом углу. В
том числе и на любой бензозаправке. Смуглые курчавые руки водителя были увешаны
дешевыми часами из яркоокрашенной пластмассы. Типичный «китч». На одной из
остановок я спросил у него:
-
А зачем у Вас
столько часов? Они что, показывают время в разных часовых поясах?
-
Опростите,
господине. Нисам розумеjу руски, - и отвернулся
дожевывать хлеб с сыром.
К нам подошел хозяин
автобуса, носивший чудное для русского уха имя – Синиша. Синиша
полюбопытствовал: «в чем дело?». Я повторил свой вопрос, который задавал
водителю.
Граждане Югославии
перебросились репликами и рассмеялись. Смеялись они по-разному – Синиша
хихикал, а водитель втянул голову в плечи, запрокинул ее слегка назад,
проглотил кусок сыра и, приосанившись, буквально просиял изнутри от ощущения
своей «крутизны».
Надо сказать, что салон у
этого оригинала был оформлен вовсе неоригинально: повсюду были понатыканы
пластиковые, резиновые и пушистые безделушки самых невообразимых расцветок.
Впрочем, расцветки-то вообразить не составит труда: салон микроавтобуса,
следующего по маршруту Чоп – Нови Сад – Белград, напоминал среднестатистический
киоск, набитый дешевой чепухой. Все это было рассредоточено среди приклеенных
советов, рекомендаций и предупреждений. Наклейки лишний раз напоминали о вреде
никотина и пользе секса. Но всех советчиков перекрикивала огромная – на длину
переборки наклейка с рекламой фирмы Гербалайф.
Еще перед украино-венгерской
границей я предложил хозяину автобуса поставить на панель икону Богородицы
Владимирской, которую я старался брать с собою в путешествия. В сербском
автобусе не было ни традиционного Николы-Угодника, ни какого-бы то ни было
иного лика вообще. Я попытался сместить акцент в этом предложении на шутку,
дабы хозяин не воспринял предложение как упрек в неправославности.
- Такая же точно икона
была на танке, который объезжал в 41-м
вокруг Москвы. Будем и мы – как танк. Прорываться сквозь таможни.
Синиша не засмеялся, но
икону попросил поставить. Водитель пристроил лик между ветровым стеклом и
игрушечным марсианином, служившим вазочкой для всякой всячины.
Кроме водителя и хозяина
было еще восемь пассажиров. Точнее сразу-то нас было семеро, а потом Синиша
пристроил еще одного парня – так, что на трехместном сидении мы ехали
вчетвером.
Петар – так звали молодого парня – сел по
правую руку от меня. По левую руку сидела одесситка Рита со своим шестилетним
сыном. Они возвращались домой – в Белград, после того, как переждали в Одессе
бомбардировку.
Рита Самарджич была первым
беженцем из Югославии, скрывавшемся в просторах Украины от ракет «милосердного
ангела NATO». Получив «Удостоверение беженца» за номером один,
она очутилась в редакции одесской газеты и стала героиней двух полос. Потом о
ней забыли. Кое-как растянув небольшие сбережения на несколько месяцев,
белградцы возвращались с Украины, которой особого дела до жителей Югославии не
было.
На первом сидении ехали наши
русские, благодаря чему я смог более-менее расспросить их о том, что же такое
Югославия и как в ней живут. В общем-то я практически ничего не узнал – за исключением того, что сербы все еще считают нас своими братьями и
имеют соответствующую поговорку: «Нас и русов – двести миллионов. А без русов –
четыре камиона!» Камион – это значит кузов или грузовик. Кроме того, Рита
объяснила мне, что чокаясь водкой или ракийей нужно смотреть сотрапезнику в
глаза, а приходить в гости следует со стограммовым пакетиком молотого кофе. Еще
меня запугали тем, что телефонные разговоры оплачиваются «поимпульсно». Честно
говоря, я так и не понял механизма перерассчета импульсов в минуты, но зато
запомнил, что с телефоном в Белграде нужно быть поосторожнее.
Первое недоразумение случилось
со мною на венгеро-югославской границе. Разумеется, на югославской стороне.
Мадьярские таможенники поразили нас – привыкших ко всяким пакостям – своим
равнодушием. Вяло глянули на сумки, сличили физиономии, проштамповали паспорта
– и готово. Такой не станет опускаться до мелкого вымогательства – иначе можно
и места лишиться.
И вот именно этот страх
того, что завтра может эта «масленица» закончиться, и побуждает пост-советского
таможенника вытряхивать из Вас все то, что можно вытряхнуть. В этом югославские
чиновники от своих коллег из бывшего Союза не отстают.
Из окошка я заметил, что
Синиша поднялся в «дежурку» с пакетами, наполненными подарками: блоками
фирменных сигарет и коробками со спиртными напитками, купленными через дорогу –
в Венгрии. Наверное, это входило в стоимость наших билетов. Не знаю. Знаю
другое: югославский чиновник попросил меня выгрузиться. Краем уха я услышал:
«Нема шанса…»
Синиша суетился,
приговаривая: «Нема шанса. Нема шанса». Потом он подошел ко мне и сказал:
- Павел, есть проблема. По
твоим бумагам ты не можешь войти в нашу землю. Надо было купить на границе
«ваучер» за 20 гривень. Где номер телефона того отеля, в котором тебя ждут?
Я продиктовал номер. Машина
въехала в Югославию. Синиша побежал дозваниваться, а я остался стоять напротив
заставы, скукожившись от предрассветной сырости. Достал из кармана деревянные
четки, по которым о.Андрей благословил меня молиться в путешествии.
Интересно, что же все-таки
привело меня сюда – на порог этой страны; и почему дверь оказалась закрытой
прямо перед моим носом?
Обычно рассуждения на эту
тему заходили довольно глубоко, но сейчас было так сыро и холодно, что я ни в
какие философствования не погружался, а только стоял и пытался согреться.
Главное – не суетиться. Все
равно ведь будет именно так, как Бог даст. Нет, не был я фаталистом – поскольку
знал, что человек может кое-что изменить и сам. Но человек может что-то
изменить только тогда, когда он может что-то менять. Если же я начинаю зависеть
от независящих от меня обстоятельств, то лучше смириться и прислушиваться
повнимательнее ко всему, что происходит вокруг. И в первую очередь – к тому,
что происходит в собственной душе.
Подбежал озабоченный Синиша:
- Так, Павел, - и он
толково, без лишних слов объяснил мне ситуацию, - твое приглашение не подошло.
В отеле «Лозовичка Чесма», где ты должен поселиться, ничего не знают о приезде
гостя. Дежурный просил связаться с хозяином. Но сейчас, в этот предутренний час
никто не берет трубку.
Я растерялся. Синиша
продолжал:
- Но есть выход. Ты можешь
заплатить 50 долларов за один день в гостинице «Метрополь» в Белграде, а там –
на месте – разберемся. Тем более, что мы дадим тебе бланки квитанций, по
которым твоя фирма тебе компенсирует расходы.
«Да, - думаю, - фирма. Нет
никакой фирмы, а есть 200 долларов на все – про все. Что делать?»
- Иначе нет шанса войти в
нашу землю. – Синиша меня не торопил, поскольку был человеком опытным и видел –
что я все равно поступлю так, как он
посоветует, - а на бланке мы
можем даже завышенную сумму указать. Так что будет у тебя маленький бизнес!
Хозяину положения так
понравилась своя идея насчет того, что даже в этой ситуации существует хотя бы
то теоретическая возможность заработать, что он, воодушевившись, с новой силой
начал убеждать меня, в том «что на самом деле этот инцидент – это даже
счастливый случай заработать деньги на пустом месте!» Причем он, похоже, уже и
сам в это поверил.
- Все равно ведь нет другого
шанса войти в нашу землю. Времена сейчас нешуточные. А документ твой не годится.
Я сам прекрасно знал, что
бумажка – «липовая». Что же делать? Сделать вид, что я не знал, будто порох
отсырел? И умыть руки с этой самой Сербией? В конце концов, я сделал все, что
мог – даже доехал до границы. А вот как раз Сербия меня и не пускает в свои
недра.
Но поскольку мы – немощны, а
предрассветная сырость не располагает к долгим размышлениям, то я плюнул на
«обдирателей» и согласился с предложением Синиши.
В салоне было тепло. Рита
почувствовала мое состояние и пыталась успокоить торопливыми фразами:
- Ты не должен делать
никаких таких поспешных выводов. В Сербии много хорошего. Гораздо больше – чем
плохого. Не торопись их осуждать.
- Понятно это. Только
что я буду делать в стране, где я никого не знаю, а те, кто меня должен по-идее
встречать, понятия не имеют о том, что кого-то нужно встречать?
- Как-то образуется.
Сам себе я ответил
по-другому. «Знал – на что шел».
Автобус выехал на трассу.
Вскоре мы подъехали к городу Нови Сад. Проезжая
по новому мосту, который срочно возвели вместо трех разбомбленных, Синиша пошутил:
- Глядите, какой краской
покрашен этот мост, что нам Черномырдин подарил, - мост был собран из
металлических конструкций и покрыт ярко-оранжевой антикоррозийной краской.
Наверное, «суриком» - это чтобы NATO-вцам в другой раз было
легче прицеливаться.
Все посмеялись. Рита
вполголоса начала сетовать на жизнь и на тесноту в квартире, а также не тяжелый
характер свекрови, живущей с ними на одной площади. Я намек понял. Впрочем,
сейчас мне было все равно. Как будет – так будет.
ПЕРВЫЙ СОН В ЮГОСЛАВИИ[1].
Берется три ключа, которыми
можно открыть три двери.
Посмотри!! Видишь, птица
парит над городом. Уж не черная ли? Такие времена настали. А рядом с блюдцем
молока лежит умерший щеночек. Совсем еще слепой. Блюдце ложной доброй воли и
самооправдания. Такие времена настали. Странный какой-то вкус у этой комнаты:
будто смердит испачканными судьбами.
Открываю вторую дверь.
Жасмин. Все дети света. Все
дети – святы.
Одна из ветвей украшена
жемчугом, собранным в далеком прошлом. Таком далеком. Даже не верится. О, я,
кажется, кого-то узнаю. Все дети со всего света играют на ладони великана.
Резвятся между бороздками линий жизни.
Отворяю дверь.
Какое
пространство!! Сказать, что предо мною – красота – значит не сказать ничего, кроме
очередной пошлости. Я не вхожу. Стою и смотрю. Откуда-то из-за спины появляется
карлик. Глядит на меня. И ничего не говорит. Что-то не нравится мне его лицо.
Не знаю почему, но он мне неприятен.
Входит в дверь. Берет ключ.
Вставляет в свою спину, накручивает – будто заводит пружину механической
игрушки и… подпрыгивая задвигает огромный тяжелый люк.
Остаюсь один.
Игра.